Юрий Лиманов - Пять лет спустя или вторая любовь д'Артаньяна (СИ)

— Заходи справа!

Грохнул выстрел.

Пуля просвистела в стороне от мушкетера. Нападавший понял, что его расчет на внезапность не оправдался и закричал невидимым своим сообщникам:

— Стреляйте же, стреляйте, недоноски! – а сам стал торопливо заряжать мушкет.

Из кустов выскочили трое бандитов, вооруженные пистолетами и шпагами. Д'Артаньян, не раздумывая, разрядил свой пистолет в голову ближайшего, справедливо полагая, что тот, который с мушкетом, ему пока не опасен, ибо не сумеет так быстро перезарядить свое оружие. Отбросив ставший ненужным пистолет, он выхватил шпагу. Двое атаковавших его головорезов оказали ему достойное сопротивление, нападая с двух сторон, и лейтенанту пришлось отбиваться от их слаженных атак, к чему мушкетер не привык. Он спрыгнул с коня, и тот тут же отбежал в сторону, чтобы не мешать хозяину. А мушкетер принялся теснить противников, не упуская из вида первого, продолжавшего торопливо и потому бестолково заряжать свое громоздкое оружие. Довершить это дело ему не удалось — подскакавший Планше выстрелом из пистолета тяжело ранил негодяя.

— Не добивай его! — крикнул д'Артаньян, нанося удары двум бандитам. – Мне нужен хоть один пленный!

Эти слова произвели разительное действие на них — они переглянулись и бросились наутек в разные стороны от дороги.

Лейтенант погнался за одним из них, но вскоре понял, что в тяжелых дорожных ботфортах с длинными шпорами он плохой бегун, и отказался от преследования в надежде, что уж один-то пленник у него есть, и что он обязательно довезет его до Парижа и там допросит.

Но с пленниками д'Артяньяну фатально не везло. Когда он вернулся на дорогу, то увидел, что поверженный пулей храброго Планше нападавший готовится испустить дух и молит пикардийца поднести к его губам крест, что Планше и сделал, как истинный и добросердечный христианин.

Господин и слуга, сняв шляпы, постояли над убитыми, потом Планше, не спрашивая лейтенанта, оттащил трупы в кусты, туда, где совсем недавно стоял один из них с мушкетом на рогатке, целясь в мушкетера.

— А вы, мсье, выходит, не догнали двух бандитов?

— Увы, Планше, — ответил д'Артаньян, удивляясь, что слуга спрашивает об очевидном.

— Я это к тому, мсье, что физиономия одного из них показалась мне знакомой.

— Знакомой? — заинтересовался лейтенант.

— Вот именно, мсье. Мне показалось, что он один из тех, кто напал на беднягу де Отфора в Менге.

— Тысяча чертей! — воскликнул с досадой лейтенант. — А я его упустил… Вот что, Планше, обыщи-ка в таком случае этих, — д'Артаньян кивнул в сторону кустов, где лежали трупы.

Планше не заставил хозяина повторять дважды. Он сноровисто обыскал неизвестных с проворством человека, не раз проделывавшего подобное на поле боя. Первый осмотр ничего не дал, кроме нескольких ливров, обнаруженных в тощем кошельке одного из убитых. Взглянув вопросительно на господина и уловив безмолвное согласие в его глазах, пикардиец быстро спрятал кошелек в карман. Ничего не дал и второй, более тщательный осмотр.

— А эти тебе никого не напоминают? — спросил лейтенант.

Планше еще раз со всем вниманием оглядел убитых.

— Нет, мсье, увы… — и слуга не смог удержаться от кощунственной в присутствии смерти шутки: — я видел их сегодня дважды: в первый и последний раз.

Лейтенант свистнул, конь послушно подбежал к нему. Д'Артаньян сел в седло и привычно поправил застежку плаща на груди. Рука его наткнулась на жесткий край лежащего во внутреннем кармане пакета с письмом.

— Сдается мне, любезный Планше, — произнес он задумчиво, — что нападавших интересовала не моя скромная персона, а письмо, что лежит у меня в кармане. Скорее всего, беднягу де Отфора убили именно из-за него. Если, конечно, ты действительно узнал одного из нападавших.

— А если нет, мсье?

— Тогда вполне возможно, что все это цепь случайностей. Хотя, как говорят древние философы, в каждой случайности есть своя предопределенность.

Планше с уважением поглядел на своего господина и подумал, что подобная премудрость не могла прийти в голову д'Артаньяну еще каких-нибудь пару лет назад. Но вот в последнее время мушкетер все чаще вместо того, чтобы засиживаться в трактирах, читает толстенные книги, которые берет либо у Арамиса, либо покупает, к ужасу скопидома Планше, у одного из вороватых студентов Сорбонны.

— А две подряд случайности — это уже закономерность, — закончил д'Артаньян свою мысль и тронул коня.

Весна в этом, 1631 году, выдалась ранняя. Солнце припекало все сильнее, а первая, яркая, сочная листва деревьев давала еще мало тени и плохо спасала от его лучей. Недавно высказанные сентенции настроили мушкетера на философский лад. Он подумал, как прихотливо распорядилась судьба — ведь именно в Менге начались его приключения пять лет назад. И вот, возможно, его ждут новые приключения. Правда, он уже не тот восемнадцатилетний юнец, готовый, очертя голову, бросаться в любую авантюру, а солидный офицер самой престижной и высокопоставленной во Франции воинской части, придворный короля с блестящей, по мнению знакомых, будущностью. Но, видит Бог, подумал он, с каким удовольствием окунулся бы он вновь в тот поток бурных событий, который в недавнем прошлом подхватил его и понес к успеху, ибо жизнь мушкетеров с каждым годом становилась все рутиннее и однообразнее!

В 1622 году, когда вокруг Лувра кипели заговоры, когда еще была жива память о гнусном убийстве отца Людовика XII, великого Генриха IV, когда страной правила нелюбимая французами королева-мать, итальянка Мария Медичи, когда каждый принц крови прикидывал свои шансы на трон, молодой король отобрал две сотни младших отпрысков знатнейших семей Франции и создал из них когорту собственных телохранителей, роту конных мушкетеров, капитаном которой назначил самого себя, а капитан-поручиком безоглядно преданного ему незнатного де Тревиля.

О, какой яркой была тогда жизнь мушкетеров!

В отличие от остальных гвардейцев, они не несли нудной караульной службы в традиционном смысле этого слова. Их единственной обязанностью было находиться возле короля и королевы и, если понадобится, заслонить собою сюзерена. А потому рота разделилась на три смены, впоследствии ставшие взводами под командованием лейтенантов, и одна смена находилась круглые сутки во дворце рядом с королем, а две другие как бы отдыхали. Как бы потому, что все свободное время, часто забывая о сне, молодые дворяне в мушкетерских синих плащах шатались по Парижу, волочились за каждой юбкой, пили в многочисленных трактирах несравненное вино Франции, дрались на дуэли, наплевав на эдикт своего повелителя-короля, запрещающего дуэли, и сражались из-за любого пустяка с гвардейцами первого министра, кардинала Ришелье, роту которых он немедленно создал в подражание королю. В этих сражениях они поочередно одерживали победы или терпели поражения, и рассказы о них изрядно развлекали вечно скучающего короля. Людовик души не чаял в своих любимцах. Он брал их во все походы: и на мятежный город-порт Ла Рошель, вставший на сторону гугенотов, который осадил и несколько лет тщетно пытался взять, (взял его кардинал Ришелье, мечтавший о славе полководца) и в Савойю, и в Северную Италию, в долину Вальтелины. [1]