Роберт Стивенсон - Похищенный. Катриона (Романы)

Четверо парней переглянулись и ну его успокаивать. Только Тэм Дейл и слушать ничего не хотел, пока один из них тут же не побежал вниз сторожить лодку. Остальные спросили, будет ли Тэм еще спускаться.

- Нет,- говорит он.- И вас не пущу. Дайте только, чтобы ноги меня начали слушаться, и мы уберемся с этой сатанинской скалы.

Так и сделали, не теряя времени. Да оно и кстати вышло, потому они еще до Норт-Берика не добрались, а у Тэма открылась горячка. Лежал он весь в жару, а кто был до того учтив, что приходил о нем справляться? Кто, как не Лиса Лапрейк! Люди говорили потом, что всякий раз, как Лиса подходил к дому, горячка усиливалась. Этого я не знаю, зато знаю хорошо, чем все это кончилось.

Подошло время прохода сигов, и мой дед собрался на ловлю в море. А я, как всякий несмышленыш, не отставал от него, пока он не взял меня с собой. Улов, помнится, был хороший, и шли мы за косяком, пока не очутились возле самого Басса, где встретились с лодкой Сэнди Флетчера из Каслтона. Вот только в живых его больше нет, не то вы хоть у него самого спросили бы. Сэнди нас окликнул.

- Что это там на Бассе? - кричит.

- На Бассе? - говорит дедушка.

- Ну да,- отвечает Сэнди.- На зеленой стороне.

- Как это что? - спрашивает дедушка.- Известно, кроме овец, на Бассе нет ничего.

- Вроде бы человек,- кричит Сэнди, который подплыл к скале ближе.

- Человек! - повторили мы, и никому из нас это не понравилось. Потому как нигде не было видно лодки, на которой туда мог приплыть человек, а ключ от тюрьмы висел у нас дома, в изголовье кровати моего отца, встроенной в чуланчик.

Держась для надежности рядом, дед с Сэнди подплыли поближе. У деда была зрительная трубка, потому как был он в свое время мореходом и шкипером шхуны, да только потерял ее на мелях Тея. Вот мы поглядели в трубку и правда видим - человек. Чуть пониже часовни, где уступ зарос зеленью, он прыгал один-одинешенек, руками размахивал и плясал, плясал, что тебе бойкая девушка на свадьбе.

- Да это Лиса! - говорит дедушка и передал трубку Сэнди.

- Он самый,- говорит Сэнди.

- Либо кто-то им прикинулся! - говорит дедушка.

- Все одно! - говорит Сэнди.- Хоть дьявол, хоть ведьмак, угощу его из ружья,- говорит он и хватает дробовик, который всегда с собой брал,, потому в этих краях лучше его стрелка не было.

- Погоди, Сэнди,- говорит дедушка.- Надо бы сначала получше поглядеть,- говорит,- не то как бы такое дело не обернулось плохо для нас обоих.

- Как бы не так! - говорит Сэнди.- Это божье соизволение и провались все в тартарары!

- Может, так, а может, и не так,- говорит дедушка, достойнейшей души человек.- А только подумай-ка про коронного обвинителя, помнится, ты с ним уже раз переведался,- говорит.

Это была сущая правда, и Сэнди чуток поостыл.

- Ладно, Энди,- говорит он.- А ты как бы сделал?

- А вот так,- отвечает дедушка. - У меня лодка побыстрее, и я вернусь в Норт-Берик, а ты оставайся тут и следи за этим там. Коли я Лапрейка не найду, то вернусь и мы вдвоем с ним потолкуем. А коли Лапрейк дома, я подниму флаг в порту и можешь испытать этого там из ружья.

На том они и порешили. Я был совсем несмышленыш и забрался в лодку к Сэнди, чтобы получше асе увидеть. А дед дал Сэнди серебряную монетку старой чеканки, чтобы он добавил ее к свинцовой дроби, потому как серебро против оборотней куда вернее, да и уплыл в Норт-Берик, а мы остались, где были, и не спускали глаз с этого на зеленом уступе.

И все время, покуда мы ждали, он скакал, и прыгал, и махал руками, и кружил волчком. И мы слышали, как он, кружа, завывает. Видывал я, как бойкие девушки прыгали и плясали всю зимнюю ночь напролет - прыгали и плясали, пока не наступал зимний день. Да только кругом были люди, и парни их подбадривали, а этот там был один-одинешенек. И девушкам скрипач играл у очага, а этот там плясал под крики олушей, и другой музыки у него не было. И девушки все были молоденькие, и в жилах у них бурлила и пела молодая горячая кровь, а этот там был жирный, как из топленого сала слепленный, мужчина в годах. Говорите, что хотите, а я буду говорить, как верю. Радость у него бушевала в сердце, адская радость, само собой, а все-хаки радость. Я себя не раз спрашивал, для чего ведьмы и ведьмаки продают душу (самое дорогое, что у них есть), коли все они морщинистые оборванные старухи и дряхлые нищие старики? И тут я вспоминал, как час за часом один-одинешенек плясал Лиса Лапрейк в черной радости своего сердца. Правда, горят они за это в преисподней, но уж тут они свое удовольствие получали, да помилуй нас бог!

Ну, под конец мы увидели, как малюсенький флаг взлетел на мачте на скалах порта. Сэнди только этого и ждал. Вскинул он свое ружье, хорошенько прицелился и спустил курок. Грохнул выстрел, и с Басса донесся жалобный крик. А мы только глаза протираем да пялимся на уступ, как очумелые. Этот там после выстрела и крика пропал без следа. Солнце светило, ветер дул, а на уступе, где чудище прыгало и скакало секунду назад, никого!

Всю дорогу до дома я плакал и дрожал, так меня напугало, что он вдруг как сквозь землю провалился. Да и взрослые держались немногим лучше. Все молчали, и в лодке слышалось иногда лишь имя божье. В порту народ облепил все скалы, ожидая нас. Лапрейка нашли опять обмершим - направлял челнок и улыбался. Послали какого-то парнишку поднять флаг, а остальные остались стоять в горнице. Уж конечно, нелегко им пришлось, зато кое-кто обрел благодать, пока стоял там, читал про себя молитву (молиться вслух все поостереглись) и смотрел, как этот направляет челнок. Вдруг с жутким визгом Лиса Лапрейк вскочил и упал на станок мертвый, обливаясь кровью.

Когда труп осмотрели, оказалось, что свинцовая дробь только кожу ведьмаку пощекотала. Ни единой свинцовой дробины они не нашли, но дедушкина серебряная монетка засела в самом его жабьем сердце.

Едва Энди договорил, как произошла нелепейшая стычка, имевшая свои последствия. Я уже упоминал, что Нийл сам был завзятый рассказчик. Потом мне говорили, что он знал все горские сказания, а потому был о себе самого высокого мнения, да и другие его высоко ставили. И рассказ Энди напомнил ему об истории, которую он уже слышал.

- Она уже про это раньше знала,- сказал Нийл.- Это было с Юстином Мором Макгилли Фадригом и Гаваром Вуром.

- И вовсе нет! - воскликнул Энди.- Это было с моим отцом (ныне усопшим) и ткачом Лапрейком.- А ты утрись своей бородой и держи язык за своими горскими зубами!

Как свидетельствует история и как можно убедиться на опыте, благородные сословия Нижней Шотландии обычно умеют ладить с горцами, чего нельзя сказать о ее простонародье. Я уже замечал, что Энди постоянно был готов к ссоре с тремя нашими Макгрегорами, и теперь эта ссора вспыхнула.

- Так с людьми благородных кровей не говорят,- крикнул Нийл.