Худайберды Тухтабаев - Золотой выкуп

Намаз, следуя совету друга, повел Насибу по Кумушкентской дороге. Держась края рисовых чеков, они перешли реку, опоясывавшую кишлак, углубились в тугаи. Намаз попал в эти места впервые и не знал незаметных, но всегда существующих в тугаях троп. Он решил, что если они будут держать прямо вверх от Кумушкента, выберутся в Джамские степи.

Время перевалило за полночь. Луна то исчезала за темными густыми облаками, погружая все кругом в черную мглу, то всплывала вновь, освещая землю ровным матовым светом, открывая взору путников бесконечную чащу тугаев. В душе Намаза было смутно. Радовался он, что и на этот раз провел врагов, выбрался живым-невредимым и вот теперь едет рядом с любимой женой. Погружался в глубокую печаль и горе, вспомнив погибших и попавших в плен соратников. Он вновь и вновь переживал недавние события, вздыхал, качал головой, до крови кусая губы, из груди его вырывался жалобный стон.

Насиба молчала всю дорогу от самой Каратери. Некая внутренняя дрожь, возникшая сразу при встрече с Намазом, никак не покидала ее. Эта дрожь, накатывавшая на женщину временами, как порывы лихорадки, стала переходить в невыносимую боль, острыми буравами вонзавшуюся во все тело. Ломило поясницу, не хватало воздуха. Порою тело сводило судорогой: тогда ноги подтягивались непроизвольно выше, к седлу, из рук выскальзывали поводья, через миг, придя в себя, Насиба поспешно ловила поводья, опускала ноги в стремена, удивляясь тому, как она еще не слетела с коня. Худо было женщине, худо, но она не издавала ни звука, чтобы не напугать Намаза. Единственной мыслью ее было: удержаться в седле. Но Насиба чувствовала, что последние силы покидают ее…

Что-то неожиданно подступило к самому горлу, перехватило дыхание.

— Намаз-ака! — вскричала Насиба испуганно.

Намаз поспешно натянул поводья коня, обернулся к жене:

— Что ты сказала? Тебе плохо, родная?

— Кажется, началось… — едва простонала Насиба.

— Началось?! — повторил Намаз со страхом и радостью, снял жену с седла, и какое-то время стоял молча, крепко прижимая ее к себе.

— Намаз-ака! — закричала вдруг Насиба и крепко вцепилась в его плечо.

— Успокойся, дорогая… — проговорил Намаз, не зная, что делать и что говорить. — Все будет хорошо, вот сейчас… увидишь…

Придя в себя после минутного замешательства, Намаз расстелил на земле свой халат, уложил на него жену, положил ее покрытую липким, холодным потом голову себе на колени…

— Мама, мамочка! — непроизвольно вскочила на ноги Насиба и в беспамятстве закружилась на месте.

— Насиба, родная, давай заедем в кишлак, а? — произнес Намаз умоляющим голосом.

— Нет, — покачала головой Насиба. — Они нас поймают. Не-е-ет!

— Я приведу повитуху!

— Они вас схватят! Не-е-ет!

— Не схватят! Я хорошо вооружен. До Кумушкента рукой подать. Я мигом, дорогая моя Насиба, потерпи, я быстро!

Насиба хорошо знала, что Намаза уже не остановить. Она лишь простонала в ответ, да и не было у нее сил отвечать. И необходимости в том не оставалось: Намаз уже вскочил на коня и с места тронул галопом…

Намаз соскочил с коня у небольшого дома, окруженного низеньким дувалом, на окраине Кумушкента. Постучал рукоятью плети по калитке, сплетенной из ивовых прутьев. Ему ответил лай собаки. Немного погодя послышался сонный голос:

— Кто там?

— Путник… — проговорил Намаз, сдерживая дрожь в голосе. — По дороге у жены начались схватки. Она осталась в степи, ей очень худо.

— Нужно помочь?

— Да, умоляю, помогите.

Хозяин несмело приблизился к калитке, приоткрыл ее. Это был небольшого роста, бородатый старичок.

— Вот. — Намаз всунул в руки опешившего старика кошелек с деньгами. — Разродится жена благополучно, я вам коня подарю, отец.

— Старуху, что ли, послать с вами?

— Да не забудет аллах вашу доброту, только прошу — поскорее!

Старик ушел в дом и долго не появлялся. Наконец вышел, ведя за руку такого же небольшого роста, как сам, завернутую в паранджу старуху. В свободной руке он нес большой кумган. Подсадив жену на коня за спину Намаза, он подал старухе кумган:

— Возьми, разожгете костер, согреете воду, — затем обратился к Намазу: — Однако, сынок, ты старуху привези обратно.

— Непременно, отец.

— Помоги аллах твоей жене благополучно разрешиться.

Уже рассветало, поэтому не составило особого труда вернуться по своему же следу. Конь Насибы отошел далеко в сторону, пощипывал верхушки верблюжьей колючки. Насиба лежала, уже не на чапане, а на голой земле, глядела бессмысленными глазами на медленно поднимающееся алое солнце.

— Как ты себя чувствуешь? — осторожно поднял ее голову Намаз.

— Это вы? — прошептала Насиба. — Вернулись?

— Я привез повитуху, родная, она тебе поможет.

— Уходите, Намаз-ака, немедленно уходите. Что-то недоброе чует мое сердце… уходите, прошу…

— Бог даст, вместе поедем дальше. И ничего с нами не случится. Все поедем вместе: сынок наш маленький, ты, я…

Старушка велела Намазу развести огонь, вскипятить воду в кумгане. Сама приготовила место Насибе, занялась ею. Намаз слышал, как она подбадривала женщину мягким, ласковым голосом: «Не надо бояться, все обойдется…»

Намаз не успел разжечь костер. Пасшийся рядом конь вдруг забил копытами землю, несколько раз коротко заржал. Обеспокоенный Намаз взобрался на песчаный холмик и вдруг почувствовал страшную усталость. По недавнему его росному следу ехали конники, и находились они близко, очень близко…

Намаз в несколько прыжков достиг оружия, валявшегося у потухшего костра, передернул затвор, но стрелять не стал. Начнись перестрелка, враги первым долгом возьмут на прицел Насибу. Погибнут и жена, и не родившийся еще сын, и старуха…

Намаз обессиленно опустил дуло винтовки к земле.

Обычно стая голодных волков, прежде чем накинуться на беззащитную отару овец, окружает своих жертв плотным кольцом. Неизвестно, кто у кого перенял этот способ атаки: люди у зверей или звери у людей, — во всяком случае, человек пятьдесят всадников наскоро окружили песчаный холмик, на котором одиноко стоял Намаз, и стали медленно и настороженно сжимать кольцо.

Многих преследователей Намаз узнал в лицо, с некоторыми из них он уже сталкивался не раз: это были солдаты капитана Голова, старого знакомца Намаза, и нукеры управителя Ходжаарыкской волости Лутфуллы-хакима. Лутфулла-хаким, который еще вчера, едва прослышав имя Намаза, не находил себе места, где спрятаться, теперь ехал, горделиво гарцуя на гнедой лошади.

Капитан Голов отделился от остальных всадников, крикнул, привстав на стременах:

— Намаз, сын Пиримкула, бросай оружие!

— Не приближайся! — дико закричал Намаз, направляя на капитана винтовку. — Жена рожает. Не приближайся! Убью!