Геза Гардони - Сочинения в двух томах. Том 1. Звезды Эгера

- Удивляюсь, как ее королева отпускает.

- Она и не отпускает. До сих пор Эва была придворной девицей - теперь будет придворной дамой.

Сперва решили было обойтись в этот вечер без музыки, но так как для свадьбы раздобыли где-то итальянского певца, королева согласилась, чтобы он и сегодня блеснул своим искусством.

Вошел итальянец - неуклюжий смуглый человек с короткой шеей, в сине-желтом итальянском костюме и с гитарой в руке.

Голос у него был хороший, только пел он слишком громко:

Во время пения невеста тихо и мечтательно сказала матери:

- Матушка, а что, если бы я сегодня умерла?

Ошеломленная мать испуганно взглянула на нее. Девушка улыбалась, а мать ответила ей с укоризной:

- Доченька, да что же это ты мелешь?

- А все-таки…

- Полно, полно тебе!

- А вы плакали бы обо мне?

- Мы с отцом померли бы вслед за тобой.

- А если б я воскресла через месяц, через два и пришла бы в ваш будайский домик?

Мать с удивлением уставилась на дочку.

Эва продолжала, улыбаясь:

- Тогда вы в могилке пожалели бы, что поторопились умереть.

Она поднялась. Стала за креслом королевы. Наклонилась и шепнула ей что-то на ухо. Королева улыбнулась и кивнула головой. Девушка поспешно вышла из комнаты.

Гости слушали певца. Его красивый баритон звучал все чище и на верхнем регистре даже звенел. Пение всем понравилось. Гости захлопали.

- Еще, еще, - сказала королева.

Певец чуть не час развлекал гостей.

Исчезновение Эвы заметила только ее мать, с беспокойством размышлявшая над словами дочери.

Когда итальянец кончил наконец свои песни, придверник крикнул:

- Новый певец! Безымянный!

Все обернулись к дверям и увидели тоненького юношу лет пятнадцати.

Он был в атласном костюме цвета черешни. Короткий кунтуш перехвачен был поясом, на котором висела маленькая сабля с позолоченной рукоятью.

Мальчик вошел, опустив голову. Длинные волосы закрывали ему лицо.

Он преклонил колена перед королевой, потом поднялся и откинул кудри с лица.

Гости так и ахнули от удивления: певцом оказалась сама невеста.

Один из пажей королевы нес за нею позолоченную арфу и передал ее Эве посреди зала. Девушка привычными пальцами пробежала по струнам и запела.

В честь королевы она начала с польской песни, которой та сама ее выучила. Зазвенел чудесный, серебристый голос. Слушатели затаили дыхание.

Потом она пела вперемежку венгерские, грустные румынские, итальянские, французские, хорватские и сербские песни.

После каждой песни гости восторженно рукоплескали. Аплодировал и итальянец.

- Ну и бесенок! - промолвил сосед Мекчеи - седоусый вельможа-придворный. - Вот поглядишь, братец, она еще и станцует нам.

- Она всегда такая веселая? - спросил Мекчеи.

- Всегда. Королева давно померла бы с тоски, если б при ней не было Эвы Цецеи.

- Повезло же этому… Фюрьешу.

Мекчеи хотел сказать: «этому рыжему».

Собеседник пожал плечами.

- Да, он неженка, маменькин сынок. Вот увидишь, Эва даже на войну пойдет вместо него. Она ведь и с оружием умеет обращаться.

- Не может быть!

- Летом итальянских фехтовальщиков побеждала. А как стреляет, как скачет верхом! Семерых мужчин за пояс заткнет!

Невеста, которую так расхваливал старик, запела венгерскую песню с таким припевом:

Гости знали эту песню, но знакомый припев в устах Эвы прозвучал иначе:

И взгляд певицы, скользнув по рядам гостей, остановился на Мекчеи.

Гости засмеялись - всякий думал, что Эва просто шутит.

Но Мекчеи вздрогнул. Когда же девушка еще раз взглянула на него в конце второго куплета, он залпом осушил чашу и выскользнул за дверь. Сбежал вниз по лестнице и крикнул в конюшню:

- Мати! Мати Балог!

Ответа не было. Пришлось искать пропавшего Мати на заднем дворе среди слуг. Там при свете двух больших смоляных факелов пили из деревянных жбанов, глиняных кувшинов, сапог, колпаков и рогов.

Мекчеи с трудом нашел в толпе своего Мати. Но, боже, что с ним сталось! Покуда Мати сидел за столом, он еще кое-как держался; когда же поднялся на ноги, его вконец разобрал хмель.

Десять пьянчуг валялись под столом и возле стены. Лежавших под столом не трогали, а тех, кто свалился за скамейку, сбрасывали в кучу у стены.

Узнав хозяина, Мати встал, вернее - попытался встать, но тут же рухнул на скамью, боясь, что вот-вот свалится и упадет к стене.

- Мати! - заорал на него Мекчеи. - Чтоб тебя черти драли! Где мой конь?

Мати снова попытался встать, но тщетно - он только оперся руками о стол.

- Конь на месте, ваша милость… на своем месте…

- Да где же он?

- Среди коней. - И, с трудом приподнимая отяжелевшие веки, Мати заключил: - Коню место среди коней.

Мекчеи схватил его за ворот.

- Говори толком, не то я душу вытряхну из тебя!.

А хоть бы и вытряхнул: душа его тоже была пьяна!

Мекчеи толкнул Мати к остальным гулякам и торопливо пошел в конюшню разыскивать коня.

Конюший был тоже пьян. При желании Мекчеи мог бы увести всех коней.

Он прошел по темной конюшне и громко крикнул:

- Муста!

Из одного стойла послышалось ржанье. Там уплетал овес гнедой конь Мекчеи, а рядом с ним - серая лошадка Мати. С помощью какого-то полупьяного слуги Мекчеи оседлал обеих лошадей и уехал. Никто даже не спросил его, почему он уезжает так рано, задолго до конца ужина.

Гергей уже ждал во дворе. Его оседланный конь стоял возле забора и рыл копытами землю.

Ночь была прохладная и тихая. Облака, казалось, застыли в небе. Луна, точно осколок серебряной тарелки, медленно плыла от тучи к туче, заливая землю бледным сиянием.

- Это ты, Гергей? Я приехал. Правильно я понял невесту?

- Правильно! - весело ответил Гергей. - Ночью мы бежим.

Не прошло и получаса, как перед домом скользнула проворная тень, быстро распахнула дверь и вошла.

Это была Вица.

Она сбежала в том самом мужском атласном костюме, в котором пела во дворце.

Адрианопольская дорога такая же пыльная, избитая, изрытая колеями, как и дендешская и дебреценская. Но если бы слезы, упавшие на эту дорогу, превратились в жемчужинки, сколько таких жемчугов было бы в мире! И называли бы их, наверно, венгерским жемчугом.

Постоялые дворы, стоящие на окраинах турецких городов, - сущие маленькие вавилоны. Приезжие разговаривают в них на всех языках мира. Понимают ли их хозяева - это уж другой вопрос. Они становятся особенно непонятливыми, когда какой-нибудь привычный к барской жизни путник требует себе комнату, постель и прочие диковинные вещи.