Дебора Моггак - Тюльпанная лихорадка

Продолжая есть жареную рыбу, Геррит пытался вспомнить свои мысли насчет волшебства. Что он тогда думал? Кажется, что-то очень умное. В голове у него плыл туман, но он постарался сосредоточиться. Ему не хотелось потерять слушателей.

– Я вам покажу, что такое волшебство. – Геррит взял пакетик с краской и начал развязывать бечевку. – Тут всего лишь разноцветные комочки… но мой хозяин превращает их в деревья, в прекрасных дам…

Внутри лежала луковица. Значит, он перепутал свертки. Геррит ухмыльнулся:

– Вуаля – здесь лук!

Грянул смех. Волшебство, а вы как думали? На самом деле, как раз лука ему и хотелось: он очень любил селедку с луком.

– Это не лук, – возразил кто-то, но Геррит не слушал.

За спиной вдруг заиграла скрипка. Все встали и пошли танцевать. Геррит взял нож и очень осторожно – лезвие было острым – начал счищать с луковицы кожу. Пальцы его не слушались. Его это рассмешило, и он начал уговаривать их. «Эй, давайте, не валяйте дурака», – упрашивал он. Пальцы неуклюже снимали шелуху. Сегодня все его веселило: ослики, луковицы, жизнь.

Геррит откусил большой кусок рыбы, потом отрезал ножом кружочек лука и тоже отправил в рот. Ммм… как же он голоден. Как волк, или лучше сказать – как осел. На него уже никто не обращал внимания, но ему было безразлично. Он сосредоточился на еде. Геррит сидел, склонившись над тарелкой. Он поочередно запихивал в рот селедку и лук, отламывал теплый хлеб и жевал все это вместе. Вкус иногда казался странноватым, но Геррит очень хотел есть. Едва успев расправиться с одной порцией, он сразу брался за новую.

Глядите-ка! Снова волшебство. Тарелка пуста.

Геррит откинулся на стул и с удовлетворением рыгнул.

Лизбет, жена Маттеуса, принесла одежду и положила ее на кровать. Мне нужно что-то надеть, чтобы добраться до гавани. Позже на корабль из дома Яна доставят мой багаж.

– Здесь много разных костюмов, – сказала Лизбет. – Маттеус держит их для своих клиентов. Некоторые любят приодеться для портрета. Один зеленщик из Рокина попросил изобразить себя и свою жену в виде архангела Гавриила и Мадонны.

Я могла сбежать в костюме Девы Марии! Если уж на то пошло, ей не привыкать к чудесам. Эта богохульная мысль заставила меня покраснеть – сегодня я была сама не своя, – но не поразила меня громом. Я совершала поступки и похуже. Лизбет присела рядом на кровать.

– Ты такая смелая, – вздохнула она. – Притвориться мертвой, сбежать в Ост-Индию, и все это ради любви.

– Я поступила очень скверно.

– Все равно, я тебе завидую.

Ее слова прозвучали искренне. Жить с Маттеусом было нелегко. По всему дому с топотом носилось множество детишек. Семеро малышей. Лизбет безропотно терпела их проказы, так же как постоянные запои и измены мужа. Ян много мне рассказывал о них. Маттеус постоянно ввязывался в финансовые авантюры. Кроме живописи, он занимался торговлей и недвижимостью и часто терял на этом деньги. Однажды судебные приставы описали и увезли все их имущество, кроме одной кровати: в этот момент Лизбет рожала на ней ребенка. Она была послушной, терпеливой женой и поддерживала мужа и в радости, и в горе. После каждого загула Маттеус приползал домой, и она всегда прощала его, потому что была настоящей христианкой, а не просто перебирала четки и делала богомольный вид. Не то что я.

Я начала разбирать костюмы. Кем мне одеться – Афиной Палладой? Или иудейской невестой? Я могла превратиться в кого угодно. Например, стать ангелом и улететь в Батавию. Вот они лежат на кровати – множество моих новых «я». Сколько головокружительных возможностей! Почему бы мне не сделаться каким-нибудь мифологическим персонажем, никогда не существовавшим в реальности? Или, наоборот, реально существовавшим в отличие от миллионов людей, которые просто канули в небытие, не затронув чужого сердца.

Как странно я себя сегодня чувствую. Хотя чему удивляться? Я рассталась со своим прошлым, а будущее покрыто мраком. Что такое Батавия? Всего лишь слово, да видение вечного лета. Голландский туман слегка приоткрыл свою завесу, а за ним открылось… Что? Неизвестность. Я бросила все: мужа, семью, жизнь в уютном доме, – ради неизвестности. И ради любви.

Снизу доносился голос Маттеуса:

– Сядь к нему на колени, дорогуша. И обними его рукой, вот так.

Ученики разошлись. Теперь Маттеус рисовал каких-то пьянчуг, найденных в ближайшей пивнушке. По словам Лизбет, он писал свой пятнадцатый вариант «Пирующих крестьян». Или это были «Гуляки в борделе»? Самые популярные сюжеты, где развлечение смешивалось с нравоучением, демонстрируя пагубные последствия пьянства и чувственных удовольствий. Для их изображения у Маттеуса имелось несколько любимых моделей, которые часто являлись на сеансы во хмелю. Но и сам Маттеус, судя по голосу, делал то же самое. Однако картина будет закончена: он настоящий профессионал, к тому же крепок и вынослив, как мул.

Время тянулось очень медленно. Низкое зимнее солнце садилось за верхушку церкви. Скорее бы пришел Ян. Он уже должен продать свою луковицу. Мне так хотелось увидеть его! Провести ладонью по его лицу и почувствовать, что он живой. Пока этого не случится, я сама не буду знать, мертвая я или живая. Сегодня наша последняя ночь в городе. А мне до сих пор в это не верилось.

Пол под ногами задрожал от оглушительного гогота.

– Я сказал «пирующие»! – завопил Маттеус. – А не «трахающиеся», черт подери!

Новый взрыв веселья. Лизбет вдруг пробормотала:

– Я бы дала отрезать себе правую руку, лишь бы он не пил.

Она резко встала и ушла.

Пробило шесть часов. Огромный пламенный закат, затопивший огнем половину неба, давно угас. На город опустился мрак. В маленькой студии Яна собралась уже небольшая толпа. На кровати разместилось несколько мужчин, они сидели, прислонившись спиной к стене, и курили трубки. Кредиторы подходили один за другим. К доктору Соргу, домовладельцу и пареньку из Ост-Индской компании присоединились мясник, хозяин таверны и местный ростовщик. Каждому из них Ян задолжал большую сумму денег. Всякий раз, когда раздавался стук в дверь, художник вскакивал с места: «Наконец-то!» Но Геррита все не было.

Гостям подали еду и питье. Со стороны могло показаться, будто Ян устроил вечеринку. Вот только застольная беседа протекала вяло. Все сидели с каменными лицами. Кредиторы не собирались уходить. Доктор Сорг доставал часы и смотрел на стрелки. Мясник прислонился к стене, похрустывая пальцами. Они походили на угрюмых пассажиров, обреченных вечно ждать какой-то несуществующий экипаж.