Владимир Топилин - Серебряный пояс

— Что, мужики, сами отдадите, или мы вас стрелять будем? — надменно спросил один из троих, вероятно, главный.

— Что отдавать-то? — прикидываясь простаком, ответил Григорий Феоктистович.

— А вот я тебе сейчас пулю промеж глаз всажу, тогда узнаешь, что отдавать! — угрожая, грубым голосом сказал второй.

Гришка Усольцев незаметно потянулся к поясу, однако третий всадник опередил его:

— Руки в стороны! — щелкнул курками ружья, направил стволы на Гришку. — А ну, подай сюда, что у тебя за пазухой!

— Ничего у меня там нет, нож только, — соврал Гришка.

— Нож давай!

Гришка вытащил из ножен нож, протягивая его бандиту, шагнул навстречу.

— Стой, дале не ходи! Под ноги коню брось! — предупредил третий и махнул головой Григорию Феоктистовичу и Ивану: — И вы тоже.

— А ну, кажи свой самородок! — покачиваясь в седле, приказывал между тем Григорию Панову главный.

— Какой самородок? Нет у нас никакого самородка! — продолжал тянуть время тот.

— А мы сейчас проверим! Три шага к кустам назад! — И заднему бандиту: — Сенька! А ну, проведи проверку. В кожаной сумке смотри!

Наши старатели под стволами ружей отошли спинами к реке. Задний всадник, тот, что молодой, ловко спрыгнул на землю с лошади, подошел к подводе, откинул полог, стал шариться по вещам:

— Смотри-ка, дядька Микола, ружжо! — доставая спрятанное ружье Григория Панова, радостно воскликнул Сенька.

— Ишь как! — с ехидной улыбкой покачал головой главный, обращаясь к нашим старателям. — А говорили, ничего нет, — и молодому: — Сумку смотри!

Сенька продолжал искать дальше. Григорий Феоктистович, Иван и Гришка посмотрели друг на друга взволнованными глазами: неужели перед ними тот самый Микола Кувалин, зять Степана Нагорного, товарища Тараса? Где же казаки? Почему не стреляют?

— Есть сумка! — сладострастным, притаенным голосом воскликнул Сенька, вытягивая из-под низу тяжелый муляж. — Одначесь — золото…

Молодой дернул за сухожильные тесемки, оголил кусок свинца, опять подтвердил:

— Точно… самородок!

Бандиты притупили бдительность, обратили внимание на драгоценную находку. Их лица покраснели золотой лихорадкой, растянулись восторженными улыбками. Микола Кувалин хотел что-то сказать, однако его слова утонули в грохоте дружного залпа.

Бандиты не могли понять, что происходит. Кто-то из них уже не понимал. У второго всадника, того, что приказывал Гришке подать нож, оторвалась половина лица. Брызги крови и непонятного месива разлетелись по сторонам: меткая пуля угодила бандиту в затылок. С обезображенной головой, мешком, он завалился с коня на землю.

Другой помощник Миколы Кувалина, который все время молчал, но держал ружье с взведенными курками, неестественно запрокинул голову на спину, упал на круп своей лошади. Испуганный конь взвился на дыбы, бросился вперед. Всадник завис ногой в стремени. Увлекаемое мертвое тело потащилось по грязной дороге.

Мгновенно сообразив, что произошло, Микола Кувалин резко пригнулся к шее коня. Пуля свистнула выше его спины. Микола натянул уздечку, сумел выправить перепуганного мерина, круто развернулся и с места погнал скакуна в галоп по грязной тропе к прижиму.

Сенька с самородком в руках от страха упал на колени с округлившимися глазами. Иван Панов тут же приставил к его голове взведенный револьвер. Сенька закричал пойманным зайцем, взмолил о пощаде. Силой последней воли Иван удержался, чтобы не нажать на курок.

Гришка Усольцев в это мгновение стрелял в черного бородача из нагана. Матерый бандит прочно держался в седле игравшего коня. Конь попятился назад, споткнулся о кочку, завалился на круп. Бородач не удержался в седле, кувырком слетел на землю, выронил из рук ружье, метнулся к кустам. Гришка подскочил к нему на небольшое расстояние, выстрелил в спину раз, второй, третий. Бородач ткнулся лицом в землю, притих. Гришка оставил его, подбежал к Сеньке, ударил его рукояткой нагана по затылку, выбил из сознания, крикнул Ивану: «Вяжи!», — а сам хотел стрелять в убегающего на коне Миколу Кувалина. Однако его помощь не понадобилась. Из кустов от берега друг за другом выскочили трое казаков, на бегу клацая затворами карабинов, прицелились, вразнобой выстрелили в беглеца. Конь под Миколой споткнулся, упал. Микола колодой полетел на камни под скалой. Двое казаков побежали к нему. Третий, выбрасывая дымившуюся гильзу из патронника, подскочил к телеге:

— Где пятый? Убег, тварь!

Гришка посмотрел назад: черный бородач трещал сучками где-то далеко в займище.

— Вяжите этого крепче! — приказал казак Григорию Феоктистовичу и Ивану и позвал за собой Гришку: — За ним!..

Они побежали в тайгу. Иван стал связывать Семену руки. Подбежал Карабаев, посмотрел по сторонам, крикнул стрелкам у Миколы:

— Готов?

— Готов! — ответил довольный голос одного из стрелков.

Где-то сзади, под скалой на реке, где клубился дым, жахнул резкий выстрел. За ним еще один. Через непродолжительное время третий, и все стихло.

Карабаев проверил убитых. Казаки волоком, по грязи, притащили Миколу Кувалина. Из его простреленной груди хлюпала густая кровь. Микола был еще жив, со страхом смотрел на Карабаева, потом закатил глаза и умер. Карабаев приказал казакам притащить рядом двух других бандитов.

Из кустов вышел Иван Зырянов. Он привязывал лодку и не видел расстрела. Увидев убитых бандитов, он только и смог выдохнуть:

— Ах, ястри тя! Как телят побили…

— А как ты хотел? Чтобы они нас перестреляли? — холодно спросил Карабаев, прикуривая трубочку.

По дороге от скалы показалась подвода. За ней шли переодетые в женские одежды казаки, Иван Мамаев, Влас Бердюгин, Гришка Берестов. Казаки везли на телеге раненого мужика. Когда все приблизились до нескольких метров, Влас Бердюгин с холодной усмешкой обратился к Григорию Панову:

— А что, Феоктистович, узнаешь соседа?

Григорий Панов и сын Иван посмотрели на раненого мужика на телеге, ахнули: да это же… Васька Копырин! Свояк Афанасия Колмогорова!

— Дык… узнали. Как же это он тут, в крови весь?

— А вот так! — вместо Власа зло ответил Иван Мамаев. — Это он на скале костер жег, товарищей упреждал, что мы золото везем. Пригрели змея под боком.

— Как же так, Васька… Мы же с тобой из одного котла ели… Мы же вам место уделили… Ты же нам как свой был! — глядя в глаза теперь уже врагу, взволнованно восклицал Григорий Феоктистович.

Ничего Васька ему не ответил, отвел глаза в сторону, застонал раненым зверем:

— Рану перевяжите.

— А зачем тебя перевязывать-то? — весело ответил молодой карабаевский казак в бабьем платье. — Мы тебя сейчас и так по Закону тайги. Как вы мужиков весили, — и обратил внимание на свежие трупы. — Ой, ли, братки! А вы тут, одначесь, неплохо постреляли! Троих вповалку и одного в коновязь! Ну, молодцы!