Владимир Топилин - Серебряный пояс

Однако вернемся в ту далекую осень.

Сидят наши охотники у жаркого костра. Стучат деревянные ложки о край казана. Сытный ужин гонит голод. Тепло огня согревает уставшие тела. Пожар огненной жидкости размягчает разум, развязывает языки. Мурташка протянул Власу свою кружку за второй дозой:

— Лей, Влас, спирт! Мурташка пить хочет!

— Хватит! — противится Бердюгин. — С устатку выпили помаленьку — будя! Здесь тебе не поселок. Тут лавки нет. Пополнить запасы некому!

— Ухххх! — злится Мурташка. — Какой ты, Влас, жадный. Костя-друг Мурташке три раза наливает. Жалко для друга? Как по тайге медведя искать — Мурташка туда, — показал рукой в одну сторону, — Мурташка сюда, — отвел руку в другую. — Мурташка на все согласен! Туда еду, сюда еду. Помогаю! А тебе спирт жалко? У тебя вон сколько много, фляжка! И еще одна булькает, — показал на торбу, бросил ложку, отвернулся и обиженно надул губы.

Все дружелюбно засмеялись: что поделаешь с этим Мурташкой?

— Давай сюда свою тару! — согласился Влас.

Мурташка оживился, проворно сунул Власу кружку, дождался, когда тот нальет огненной воды, довольно выпил содержимое, крякнул:

— Вот, однако, теперь Влас — хороший друг! Завтра Мурташка найдет ему криволапого медведя!

Все опять засмеялись.

После каши Михаил Самойлов налил Гришке и Власу по кружкам чай. Мурташка отказался в надежде, что Влас повторит заветное бульканье из фляжки, стал набивать трубочку табаком. Торжественно смакуя терпкий напиток, прикусывая прессованные кусочки сахара, мужики отвалились набок. Живительное тепло, растекавшееся по телу, требовало общения. Слово за слово, у костра завязывался должный, традиционный разговор о прошедшем дне.

— Куда он мог запропаститься? — недоуменно пожимал плечами Михаил Самойлов, сетуя на несвоевременное исчезновение белогрудого медведя из местной тайги. — Все лето вокруг поселка крутился, никуда не уходил. Собаки сколько раз гоняли…

— Может, на орех ушел, — предположил Влас Бердюгин.

— Куда идти-то? В местных кедрачах шишки полно! Сюда, наоборот, весь зверь тянется. Вон, сколько сегодня следов пересекали, а все не наш.

— Тогда отлеживается где-то. Нагулял жиру, лежит себе, ждет время в берлогу лечь.

— Рано еще в берлогу-то ложиться. Тепло на улице. Да и первый снег не выпадал…

В рассуждениях охотникам было много неизвестного. Два месяца прошло после расстрела бандитов на берегу Кизира. Два дня карабаевцы преследовали по следам Залетного. Когда они нашли задавленного криволапым медведем преступника, дело зашло в тупик. С одной стороны, казаки видели труп бандита, что полностью подтверждало положительный исход операции по уничтожению банды. С другой точки отсчета, погоня была неполной. Преследователи не нашли разбойничье гнездо, базу, таежное зимовье, где бандиты отсиживались в моменты опасности и откуда происходили налеты. Тайный притон должен был закрыть последнюю страницу громкого дела, так как там могли быть существенные доказательства прошлой вины бандитов. В добавление к этому было непонятно, почему медведь подкараулил раненого залетного, задавил его и бросил тут же, у ручья, а не утащил квасить в сторону, как это делали все звери со своей добычей? Отсутствие времени и недостаточные познания практики следопытства не привели преследователей к какому-то вразумительному ответу. Как-то закопав тело Залетного под корневищем кедра, без креста и затеей, казаки уехали назад. Они не стали искать зимовье, так как сомневались, что его найдут. Гришка Усольцев и Иван Панов знали место нападения медведя и дерево, под которым покоилось тело бандита. Они помнили направление, куда шел Залетный. Однако опять же из-за ограниченного времени не поехали искать разбойничье гнездо, которое, по всем предположениям, находилось где-то рядом.

— Мурташка! А ты что скажешь? — обратился к хакасу Влас.

— Что скажешь? — оторвавшись от трубочки, посмотрев на него соловыми глазами, спросил тот.

— Куда медведь подевался?

— Откуда Мурташка знает? Мурташка здесь не был. Мурташка в Июсе был, — махнул рукой в темноту ночи. — Медведь — как ветер. Туда ходит, сюда ходит. На одном месте не лежит. Завтра на снегу будем смотреть, где его следы.

— Ты думаешь, снег сегодня ночью навалит?

— Да. Наверно, так. Ночью навалит, днем растает, — твердо заверил охотник, нисколько не сомневаясь в своих предзнаменованиях.

С Мурташкой никто не спорит. Мурташка говорит мало, но все его слова словно пуля в кедровую шишку. Как скажет, так и есть. Иваницкий дал мужикам небольшую характеристику его личности. Он рассказал, что Мурташка был рожден под кедром в тайге. Все детство и молодость провел в горах. Первый раз в поселение его привели, когда ему исполнилось четырнадцать лет. Поэтому познания природы этого человека тайги всегда шагают где-то далеко впереди. Даже Михаил Самойлов, плотно связанный с промыслом дикого зверя, не знает всего, что сокрыто в голове местного национала. В обычное время немногословный, Мурташка открыт душой и сердцем. Несмотря на неопрятный вид, поношенную, засаленную одежду, косматую голову, заросшее редкой бороденкой лицо, охотник чист и привлекателен помыслами. Всегда отзывчивый, неравнодушный к любым просьбам Мурташка, кажется, только и живет для того, чтобы помогать другим, ничего за это не спрашивая. Примером тому служит его местонахождение здесь. В разговорах с Иваницким старатели посетовали на пакостного медведя, проживающего в округе Кузьмовки: «Людей пугает, шалит, пасеки рушит, ничего не боится. Однако хитер и коварен: собаки взять не могут, ловушки знает». Костя тут же попросил Мурташку: «Помоги людям!». И тот не отказал в просьбе, хотя, как он сам говорит, ему «надо быть там, в своей тайге, соболя промышлять».

Его познания тайги неоспоримы. В этом мужики убедились за три дня, что провели с хакасом. Мурташке все ясно и понятно, будь то перемена погоды, след зверя, новый звук или какое-то неизвестное явление. Он ведет себя так, как будто находится в своей утлой лачуге, где знает каждую дырку, в которую сквозит ветер, или где находится та иголка, которую он воткнул в стену два года назад.

Все расстройства и нервозность русских по поводу отсутствия криволапого медведя высыхают на его лице утренней росой. Восседая в седле своего выносливого, коренастого монгольского иноходца, Мурташка остается спокойным и невозмутимым, как будто все происходит не с ним, а с другими лицами занимательного рассказа. На все вопросы во время движения по тайге Мурташка отвечает тремя фразами: «да», «нет» или «так надо». Разговорить его без спиртного сложно. Однако под влиянием огненной воды у него во рту не держится живая вода. Кажется, его невозможно переслушать. И все же слушателям доставляют удовольствия его речи, потому что в них много поучительного, мудрого и интересного.