Роберт Харрис - Диктатор

Сенат был ошеломлен. Их не стыдили так с того самого дня, когда это сделал Катон. В конце концов, Цицерон выдвинул новое предложение: чтобы сражающимся на стороне Антония до мартовских ид позволили сложить оружие. После этого любой, кто продолжит служить в его армии или присоединится к нему, будет считаться предателем.

Предложение приняли подавляющим большинством голосов. Не должно было быть ни перемирия, ни мира, ни сделки. Марк Туллий получил свою войну.

День или два спустя после первой годовщины убийства Цезаря – обстоятельство, оставшееся незамеченным, если не считать возложения цветов на его могилу – Панса последовал за своим коллегой Гирцием в битву. Консул ускакал с Марсова поля во главе армии, состоящей из четырех легионов: это было почти двадцать тысяч человек, набранных изо всех уголков Италии.

Цицерон вместе с остальными членами Сената наблюдал, как они маршируют мимо. Это, скорее, называлось военной силой, чем на самом деле являлось ею. Большинство были самыми зелеными новобранцами – фермерами, конюхами, пекарями и рабочими прачечных, едва умеющими держать строй. Их настоящая сила была чисто символической. Так республика вооружилась против узурпатора Антония.

Поскольку оба консула отсутствовали, самым старшим оставшимся в городе магистратом был городской претор, Марк Корнут – солдат, выбранный Цезарем за верность и благоразумие.

Теперь оказалось, что этот человек обязан руководить Сенатом, несмотря на свой минимальный опыт в политике. Вскоре он полностью доверился Цицерону, который, таким образом, в возрасте шестидесяти трех лет стал действительным правителем Рима впервые с тех пор, как сделался консулом двадцать лет тому назад. Именно Марку Туллию все имперские губернаторы [90] Самые важные области Рима назывались имперскими (в отличие от сенаторских областей), и ими управляли имперские губернаторы. Но на самом деле это разделение должно было появиться только после того, как Октавиан, придя к власти, ввел принципат. направляли свои рапорты, именно он решал, когда должен собраться Сенат, и назначал людей на главные должности, именно его дом целый день был набит просителями.

Он послал Октавиану веселое сообщение о своем возвращении: «Не думаю, что будет хвастовством, если я скажу: ничто не происходит нынче в городе без моего одобрения. Воистину, это лучше консульства, потому что никто не знает, где начинается и где кончается моя власть. Поэтому, чтобы избежать риска меня оскорбить, все советуются со мной обо всем. Если подумать, это даже лучше диктаторства; ведь когда что-то идет не так, никто не настаивает на том, что это – моя вина! Вот доказательство того, что никто никогда не должен принимать побрякушки официального поста за настоящую власть: еще один отеческий совет для твоего блистательного будущего, мой мальчик, от преданного старого друга и наставника».

Октавиан ответил на письмо в конце марта, сообщив, что держит свое обещание: его армия, насчитывающая почти десять тысяч человек, свернула лагерь к югу от Бононии, близ Эмилиевой дороги, и движется на соединение с армиями Гирция и Пансы, дабы снять осаду с Мутины: «Я отдаюсь под командование консулов. Мы ожидаем, что в ближайшие две недели состоится великая битва с Антонием. Обещаю, что попытаюсь выказать столько же доблести на поле боя, сколько ты выказываешь в Сенате. Как говорили спартанские воины? “Вернусь со щитом или на щите”».

Примерно в то же время до Цицерона дошли вести о событиях на востоке. От Брута из Македонии он узнал, что Корнелий Долабелла, двигаясь в Сирию во главе небольшого отряда, добрался до Смирны на восточном побережье Эгейского моря, где его встретил губернатор Азии Гай Требоний. Последний обошелся с ним довольно учтиво и даже позволил ему продолжить путь. Но той же ночью Публий Корнелий повернул обратно, вошел в город, захватил губернатора спящим и два дня и две ночи усиленно пытал его, пустив в ход бичи, дыбу и раскаленное железо, чтобы заставить того сказать, где находится казна. После этого по приказу Долабеллы Требонию сломали шею. Ему отрезали голову, и солдаты Корнелия пинали ее по улицам туда-сюда, пока от нее ничего не осталось, а тело несчастного было изуродовано и выставлено на всеобщее обозрение. Говорили, что Долабелла заявил:

– Такова смерть первого из убийц, прикончивших Цезаря. Первого – но не последнего.

Останки Требония на корабле были доставлены в Рим и подвергнуты посмертному изучению, чтобы подтвердить характер его смерти, после чего переданы его семье для кремации. Его жуткая судьба произвела благотворный эффект на Цицерона и остальных лидеров республики. Теперь они знали, что их ожидает, если они попадут в руки врагов, особенно после того, как Антоний послал консулам открытое письмо, заверяя в своей лояльности к Долабелле и выражая свое восхищение судьбой Требония: «То, что этот преступник понес наказание, – повод для радости».

Марк Туллий вслух зачитал его письмо в Сенате, и это укрепило решимость людей не идти на компромиссы. Долабеллу объявили врагом общества. Для Цицерона было особенным потрясением то, что его бывший зять выказал подобную жестокость. Впоследствии он горько жаловался мне:

– Как подумаешь, что такой монстр оставался под моей крышей и делил постель с моей бедной дорогой дочерью, как подумаешь, что мне действительно нравился этот человек… Кто знает, какие животные таятся в близких нам людям?

Нервное напряжение, в котором мой друг жил все эти ранние дни апреля, ожидая вестей из Мутины, было неописуемым. Сперва пришли хорошие новости. После нескольких месяцев молчания Кассий, наконец, написал, что полностью контролирует Сирию, что все стороны – цезарианцы, республиканцы и последние оставшиеся люди Помпея – стекаются к нему и что у него под командованием объединенная армия не меньше чем в одиннадцать легионов.

«Я хочу, чтобы ты и твои друзья в Сенате знали, что вы не остались без мощной поддержки, так что можете защищать государство в лучших интересах надежды и мужества», – заверял он Цицерона.

Бруту также сопутствовал успех: он набрал в Македонии еще пять легионов, около двадцати пяти тысяч человек. Юный Марк был с ним, набирая и тренируя кавалеристов. «Твой сын заслуживает моего одобрения своей энергией, стойкостью, упорным трудом и бескорыстным характером – воистину он оказывает все и всяческие услуги», – написал Цицерону Юний.

Но потом начали приходить более зловещие депеши. Децим находился в отчаянном положении после четырех с лишним месяцев в осажденной Мутине. Он мог связываться с внешним миром только с помощью почтовых голубей, и несколько выживших птиц принесли вести о голоде, болезнях и низком боевом духе. Лепид тем временем подвел свои легионы ближе к месту надвигающейся битвы с Антонием и побуждал Цицерона и Сенат рассмотреть новое предложение о мирных переговорах.