Роберт Харрис - Диктатор

– Помиловал вас?! – взъярился Катон. – То есть как это – «помиловал»? Он что, царь? Вы – законные командиры законной армии, он же – изменник. Вы должны были покончить с собой, но не принять милосердие предателя! Какой толк от жизни, если вы лишились чести? Или теперь весь смысл вашего существования лишь в том, чтобы вы могли мочиться спереди и испражняться сзади?

Афраний обнажил меч и дрожащим голосом заявил, что ни один человек никогда не назовет его трусом, даже Катон. Могло бы случиться серьезное кровопролитие, если б этих двоих не оттащили друг от друга.

Позже Цицерон сказал мне, что из всех умных ходов, сделанных Цезарем, возможно, самым блестящим был его жест милосердия. Это было в курьезной манере, сродни тому, чтобы отослать гарнизон Укселлодуна домой с отрезанными руками. Гордые люди были унижены, выхолощены, они приползли обратно к своим удивленным товарищам как живые символы власти Гая Юлия и одним своим присутствием снизили боевой дух целой армии, ибо как Помпей мог уговорить своих солдат сражаться насмерть, когда те знали, что, в крайнем случае, смогут сложить оружие и вернуться к семьям?

Помпей Великий созвал военный совет, состоящий из командиров армии и Сената, чтобы обсудить кризисную ситуацию. Цицерон, который все еще официально был губернатором Киликии, естественно, присутствовал на совете, и его сопровождали в храм ликторы. Он попытался взять с собой брата Квинта, но тому преградил вход адъютант Помпея, и, к большой его ярости и смущению, Квинту пришлось остаться снаружи, со мною. Я наблюдал за входящими внутрь и увидел среди них Афрания, чье поведение в Испании стойко защищал Помпей; Домиция Агенобарба, ухитрившегося сбежать из Массилы, когда ее осадил Цезарь, и теперь повсюду видевшего предателей; Тита Лабиния, старого союзника Помпея, служившего в Галлии заместителем Цезаря, но отказавшегося последовать за своим командиром через Рубикон; Марка Бибула, былого соконсула Цезаря, а теперь – адмирала огромного флота Сената в пятьсот военных кораблей; Катона, которому обещали командование флотом, пока Помпей не решил, что будет неразумным давать такому раздражительному коллеге столько власти; и Марка Юния Брута, племянника Катона, – ему исполнилось всего тридцать шесть, но говорили, что его появление доставило Помпею больше радости, чем появление кого-либо другого, потому что Помпей убил отца Брута во времена Суллы и с тех пор между ними была кровная вражда.

Гней Помпей, по словам Цицерона, был сама уверенность. Он сбросил вес, установил для себя режим тренировок и выглядел на целый десяток лет моложе, чем в Италии. От потери Испании он отмахнулся, как от незначительного события, второстепенного боя.

– Послушайте меня, сограждане, послушайте, что я всегда говорил: эта война будет выиграна на море, – заявил он собравшимся.

Если верить шпионам Помпея в Брундизии, у Цезаря имелось вдвое меньше судов, чем у Сената. Это был чисто математический вопрос: ему недоставало транспортных кораблей, чтобы вырваться из Италии с силами, хотя бы приблизительно необходимыми для противостояния легионам Помпея – следовательно, он попал в ловушку.

– Он теперь там, где нам и требуется, и, когда мы будем готовы, мы его возьмем. Отныне эта война будет вестись на моих условиях и по моему распорядку, – предвкушал Помпей Великий.

Должно быть, месяца три спустя нас разбудил посреди ночи неистовый стук в дверь. Невыспавшиеся, мы собрались в таблинуме, где ожидали ликторы вместе с офицером из штаба Помпея. Войско Цезаря несколько дней назад высадилось на побережье Иллирика, близ Диррахия, и Помпей приказал всей армии выступать на рассвете, чтобы противостоять ему. Предстоял марш в триста миль.

– Цезарь вместе со своей армией? – спросил Цицерон.

– Мы полагаем – да, – ответил один из ликторов.

– Но я думал, он в Испании, – удивился Квинт.

– Он и вправду был в Испании, – сухо проговорил Марк Туллий, – но, очевидно, теперь его там нет. Как странно: насколько я припоминаю, меня решительно уверили, что такого не может случиться, потому что у него не хватит судов.

На рассвете мы отправились к Эгнатиевым воротам, чтобы посмотреть, нельзя ли разузнать больше. Земля вибрировала от веса движущейся по дороге армии – длинной колонны в сорок тысяч человек, проходившей через город. Мне сказали, что эта колонна растянулась на тридцать миль, хотя мы, конечно, могли видеть только ее часть: пеших легионеров, несущих свой тяжелый багаж, кавалеристов со сверкающими копьями, лес штандартов и орлов, все – с волнующими надписями «SPQR» [56] SPQR – аббревиатура от «Senatus Populus que Romanus» (лат.) – «Сенат и граждане Рима». , трубачей и корнетистов, лучников, пращников, артиллеристов, рабов, поваров, писцов, врачей, повозки, полные багажа, вьючных мулов, нагруженных палатками, инструментами, едой и оружием, лошадей и быков, тащивших самострелы и баллисты.

Мы присоединились к колонне примерно в ее середине, и даже я, совершенно не военный человек, счел это волнующим. Да и Цицерон, если уж на то пошло, был в кои-то веки полон уверенности. Что же касается юного Марка, то тот и вовсе был на небесах и сновал туда-сюда между нашим участком колонны и кавалерией. Мы ехали верхом. Ликторы маршировали перед нами со своими лавровыми прутьями.

Когда мы двинулись через равнину к горам, дорога начала подниматься, и я смог увидеть далеко впереди красновато-коричневую пыль, поднятую бесконечной колонной, и время от времени – блеск стали, когда в шлеме или в наконечнике копья отражалось солнце.

К наступлению ночи мы добрались до первого лагеря – со рвом, земляным валом и палисадом из кольев. Палатки были уже поставлены, костры зажжены, и в темнеющее небо поднимался изумительный запах стряпни. Мне особенно запомнился звон кузнечных молотов в сумерках, ржание и движение лошадей в загоне, а еще – пропитавший все вокруг запах кожи множества палаток, самая большая из которых была поставлена в стороне для Цицерона. Она находилась у перекрестка в центре лагеря, недалеко от штандартов и алтаря, где Марк Туллий тем вечером руководил традиционным жертвоприношением Марсу.

Он помылся, умастился, хорошо поужинал и мирно выспался на свежем воздухе, а на следующее утро мы снова выступили в дорогу.

Так повторялось следующие пятнадцать дней, пока мы шли через горы Македонии в сторону границы с Иллириком. Цицерон все время ожидал вызова на совет к Помпею, но вызов так и не пришел. Мы не знали даже, где находится главнокомандующий, хотя время от времени Марк Туллий получал депеши, из которых мы по частям сложили более ясную картину происходящего.

На четвертый день июня Цезарь высадился с несколькими легионами (возможно, вкупе они составляли тысяч пятнадцать человек) и, застав всех совершенно врасплох, захватил порт Аполлония, примерно в тридцати милях от Диррахия. Но с ним была лишь половина его армии. Он остался на завоеванном плацдарме, а его транспортные суда тем временем вернулись в Италию, чтобы привезти другую половину – хотя Помпей никогда не учитывал в своих вычислениях то, что у его врага хватит дерзости сделать два морских перехода. Однако на этом знаменитая удача Гая Юлия закончилась. Наш адмирал, Бибул, сумел перехватить тридцать его транспортных судов. Он спалил их, сжег живьем все их команды, а потом развернул громадный флот, чтобы помешать вернуться флоту Цезаря.