Иосаф Любич-Кошуров - Чернокнижник Молчанов [Исторические повести и сказания.]

— Вот и ладно, — сказал Молчанов, когда он выпил.

Мед был крепкий, но Айзека только пожевал немного губами, когда выпил, и потом облизнул губы языком. Глаза у него чуть-чуть заискрились, — но не от того, однако, что мед ударил ему в сердце и сердце в нем вдруг «взыграло», а от одного ожидания, что этот момент должен наступить: должен мед дойти до сердца и затушить там то, что его жжет.

Он расправил мокрые усы и посмотрел на Молчанова… И уж чувствовал, что там, где-то далеко позади него, у него за спиной катится его горе, и он почти его не слышал, как телегу, сперва катившуюся прямо на него, а потом вдруг повернувшую назад и еще быстрее покатившую в обратную сторону.

— Возок найдется, — сказал он, — у меня у самого есть возок…

— У тебя?.

Он кивнул головой.

Молчанов посмотрел на него искоса, причем зрачки у него перекатились в углы глаз и там остановились с выражением большего недоумения.

— Твой? — спросил он.

— Был не мой, а теперь — мой, — ответил Айзека.

— А!..

Айзека положил руки ладонь на ладонь на край стола и пальцами той руки, которая была сверху, наигрывал по лежавшей непосредственно на столе.

Он что-то собирался сказать Молчанову, открыть ему что-то такое, что самое лучшее держать про-себя. Это было видно по его лицу. Он смотрел на Молчанова немного нерешительно и немного боязно… И вместе с тем Молчанов понимал, что он не выдержит: непременно заговорит… Ибо только-что выпитый мед уже играл в нем как в граненом хрустальном стакане, поставленном на солнце. Он порозовел, и в лице его то там, то тут загорались какие-то мелкие мгновенные и словно смеющиеся морщинки.

— Ну? — сказал Молчанов.

— И людишки найдутся, — тихо отозвался Айзека. — Много ли надо?

— Ну, сколько же? — сказал Молчанов и сдвинул брови. — Ну, пять, ну, семь человек.

Айзека мотнул головой.

— Эге!

— Что «эге»?

— Говорю, есть!

— А кто?

— Кто!.. Мало ли кто?.. Разве лес мал?

— А! — опять сказал Молчанов и опять сдвинул брови, раздумывая.

Айзека перегнулся через стол и потянул его за рукав. Широко раскрыв глаза, он сказал ему тише, почти шепотом:

— Казаки.

И сейчас же отпустил рукав Молчанова и снова сложил руки на краю стола. И прошептал снова:

— Они и этот возок у меня пропили… А где добыли— мне зачем знать? Говорят, нашли на дороге…

Под сараем у Азейки стоял совсем почти новый возок.

Сейчас, когда Айзека беседовал с Молчановым, из этого возка несся храп.

Кто-то там спал.

Возок был деревянный, обит изнутри стегаными ватными полостями, а снаружи — войлоком и сверху войлока — кожей.

Когда возок несколько дней тому назад впервые появился на дворе у Азейки и вокруг него стояли пятеро странного вида людей, вооруженных саблями и мушкетами. Айзека и на возок, и на окружавших его людей глядел почти с ненавистью, махал руками и кричал:

— Кого вы опять еще ограбили? Ведь мне теперь — вот что!

И, растопырив рогулькой два пальца, указательный и приставлял их к горлу и, выпучив глаза, старался представить из себя удавленника.

Люди, стоявшие вокруг возка, поглаживали его кожаную обивку, похлопывали по ней и говорили, стараясь успокоить Азейку:

— Який ты дурный!.. Вин як хата…

— Як печь.

— Такий теплый.

— Кабы я був пан… Эге!..

Они говорили негромко и все разом. И никто из них при этом не глядел прямо в глаза Азейке. Они, очевидно, сознавали, что поступили с ним не совсем хорошо, притащив к нему возок.

Одеты они были в дорогие шубы на хорошем сукне и бархате. Только эти шубы уж перестали быть шубами, полы у них были обрезаны почти до колен очень неровно, и тоже неровно, кое-как простеганы через край белыми нитками.

Айзека понимал, для чего это сделано: в длинной шубе не так удобно сидеть на лошади, чем в короткой. Для того они и обкорнали. Вор народ… И вор, и совсем безжалостный притом народ.

Он чувствовал в себе почти слезы, глядя на эти шубы… У него никогда, ни при каких обстоятельствах не поднялась бы рука так испортить дорогую вещь. Это он уж хорошо знал… Лучше бы он померз лишний день.

Из-под шубы краснели широкие шаровары, заправленные в легкие сапоги со шпорами… Вот этих сапог, небось, не сменяли на валенки! А почему? Опять-таки потому, что вор-народ. Поди-ка, всунь валеный сапог в стремя!

Айзека понимал их насквозь, этих людей, с одного взгляда. Мало разве было ему хлопот с ними, когда в Тушине сидел их царик… Правда, от них был и доход. Но доход — доходом, а он их так хорошо узнал… в цариково время.

И теперь, как только он увидел этот возок и их в этих изуродованных шубах, он все сообразил сразу…

Еще неизвестно, кого они ограбили…

Может, какого-нибудь очень чиновного человека. Мало ли кого?..

Ему от одной этой мысли стало жутко, и он даже закрыл глаза на минутку, потому что в глаза полезли вдруг самые ближние к цареву двору бояре.

Потом он открыл глаза и сказал:

— Ну, что-ж вам за него надо?

Он решил, что нужно поскорее со всем этим покончить.

Они собрались было что-то отвечать, но он крикнул:

— Погодите!

И стал осматривать возок, открыл дверцу, заглянул внутрь, опять закрыл дверцу и быстро перебежал вокруг возка на другую сторону.

— А это что? — крикнул он, тыча перед собою пальцем. Сейчас же он отступил от возка на шаг и, взметнув руками, хлопнул ладонями по коленям и немного согнул колени, глядя округлившимися глазами туда, куда указывал перед тем пальцем, и держа ладони крепко прижатыми к коленям.

Находившаяся перед ним стенка возка была вся в дырах.

Они заговорили опять все разом и опять негромко и невнятно, так что нельзя было разобрать, про что они толкуют. А потом один из них кашлянул в руку и сказал басом:

— Это можно заткнуть… Мало ли чем это можно заткнуть. У тебя есть пакля?

— Нет, ты мне скажи, что это?

Айзека налетел на него как ястреб или, вернее, как копчик, ибо если кто из них двоих походил на хищную птицу крупной породы, так уж не Айзека, а этот запорожец, человек очень высокого роста, с горбатым носом и черными острыми глазами.

Однако он отступил перед Азейкой и стал чесать в затылке, отчего его шапка съехала немного на лоб.

Он сказал Азейке, глядя на него исподлобья:

— Отчепись!

Айзека опять перебежал на ту сторону, где в возке-была дверка, распахнул дверку и просунулся внутрь возка почти наполовину туловища.

— Если есть кровь, все равно не возьму! — крикнул он. оттуда.

— Крови нет, — сказал запорожец.

И другие запорожцы тоже заговорили вокруг возка:

— Нету, нету.

— Мы уж лазали…

Айзека после тщательного осмотра стенок, пола и сиденья в возке запер дверцу, прислонился к ней спиной и сказал:

— Вижу, что нету. Как же это так?