Иосаф Любич-Кошуров - Чернокнижник Молчанов [Исторические повести и сказания.]

Мнишек, правда, не быль король, но Азейкиной дочери можно было внушить и это, что она дочь Мнишки и отдана Мнишком в замужество Дмитрию-царевичу.

Вот какие мысли закружились в голове Молчанова, когда он увидал Азейкину дочь.

Но ему некогда было это обдумать как следует. Сразу он не мог решить, выполнимо ли это во всех деталях, следует ли браться за это дело или нужно делать то, что он решил раньше: бежать скорее в Калугу, где приютился тушинский царик.

Он решил пока приступать к нему. А потом, оглядевшись, он уже будет знать, как поступить дальше.

Но, размыслив, переменил намерение.

Азейкина дочь особенно его не свяжет в дороге.

Он и ее привезет в Калугу и там посмотрит, годится она для осуществления его планов или нет.

Никакой беды от этого, от того, что он ее повезет в Калугу, не будет. До времени он ее будет держать взаперти под надежным караулом.

Когда он об этом думал, ему мерещилась кровь… Без крови обойтись невозможно будет, ибо невозможно, чтобы вдруг оказались две Марины и два «царика».

Но опять-таки ничего оформившегося и на этот счет в мыслях у него пока не было.

Он знал одно только Азейкину дочь нужно увезти.

Но как это сделать?

И, просматривая бумагу об аресте Азейки и его дочери, об этом именно он больше всего задумался.

Что делать?

И нельзя было терять ни минуты.

И вдруг его озарило.

Он сказал запорожцам по-польски:

— Слушайте меня и стойте смирно. Выйди кто-нибудь к лошадям на улицу и никого в сани не пускай. То, что я сейчас сказал, это нужно сделать, а то, что я буду говорить теперь по-русски, того не делай.

Сказав это, он хлопнул себя по лбу и воскликнул по-русски:

— Тьфу! Я и забыл…

Посмотрел на Иваныча и улыбнулся.

— Я и забыл, — повторил он, — где я…

И обратился опять к запорожцам:

— Сбегай кто-нибудь за хозяином. Куда он, за овсом, что-ль, пошел?

— За овсом, — ответил один из запорожцев, — я зараз.

И, схватив один из стоявших в углу мушкетов, расталкивая стрельцов, толпившихся в сенях, выбежал на улицу.

— А теперь вяжите их! — взводя курок пистолета, обратился Молчанов к оставшимся в избе запорожцам.

— Убью, только трепыхнись! — крикнул запорожец с улицы.

Молчанов направил пистолет в Иваныча.

— Сдавайся!

Запорожцы тоже выхватили пистолеты.

Этого Иваныч никак не ожидал.

Он загородился рукой от пистолета и отшатнулся в сторону, за притолку.

В сенях началась суматоха.

С улицы опять прокричал запорожец:

— Вот гляди: я вам наметил прямо в голову!

Стрельцы кучкой, как стояли перед растворенной дверью, едва в руках у запорожцев оказались пистолеты, все разом шарахнулись в сторону выходной двери.

Молчанов разбил окно и крикнул на улицу:

— Пали, как только выйдут, на крыльцо!

Запорожцы из избы бросились в сени.

Засверкали сабли… Но это были не казацкие сабли.

С необычайной ловкостью запорожцы обезоруживали стрельцов, хватая их за локти, отводя руки в сторону или назад и выхватывая их сабли из ножен.

Потом они втолкнули стрельцов в избу и заперли дверь.

Двое из них стали по сторонам двери, держа пистолеты наготове; один влез на лавку и снимал со стены, висевшие там на колке веревочные возжи.

Молчанов подошел к перегородке и постучал в нее кулаком.

Он крикнул:

— Азейка, вылезай!

И, оглянувшись на запорожца, снимавшего со стены возжи крикнул:

— Погоди, может, они нам самим понадобятся!

И хотел опять стукнуть в перегородку.

Но дверь в перегородке отворилась, и оттуда Азейка высунул голову.

Он был бледен, и на лбу у него крупными каплями выступил пот.

— Ты слышал? — обратился к нему Молчанов, мотнув головой на Иваныча, и, увидев тут опять запорожца на лавке с возжами в руках, спросил: —Есть у тебя еще возжи?

Но Азейка никак не мог опомниться.

Молчанов схватил его за ворот, прокричал, тряся за ворот, прямо ему в ухо:

— Есть у тебя еще возжи?

Он тянул Азейку к себе. Но Азейка уперся ногами в порог, а рукой, которой отпер дверь, — в края двери,

Молчанов продолжал трясти его за ворот, а он упираться.

— Да не тебя! — крикнул Молчанов. — Сейчас мы их будем вязать! Давай веревки!

— Кого? — сказал Азейка, глядя на стрельцов и не мигая.

— Кого! Стрельцов?

Азейка, весь трясясь от страха, еле выговорил:

— А почто?

— Да, ты не слышал что-ль?

— Знать не знаю, ведать не ведаю, — заговорил Азейка, подымая трясущиеся руки. Сейчас же он их опустил и повернул голову к Молчанову.

— Это приказные, что-ль? — сказал он.

— За тобой! — крикнул Молчанов. — Колодки видел, небось? Только мы их самих в колодки. Понимаешь… Ну?…

— А-а! — произнес Азейка. — Но все-таки видно было, что он плохо понимает, что с ним хочет сделать Молчанов.

К городским воротам Калуги с поля подъехали два запорожца.

Они хотели было въехать под арку, но в воротах стояли вооруженные люди. Под аркой было темно, и трудно было определить, что это за войско.

Неясно различались там бородатые и бритые лица, блестели тускло железные доски лат и стволы мушкетов.

Наступал уже вечер.

Большая красная луна поднялась над городом, и её край блестел вверху под аркой.

Из-под арки выступил человек в московском казакине, обшитом по подолу серебряным позументом, и подпоясанный наборным серебряным поясом.

К поясу была пристегнута кривая широкая сабля, с тоже кривым, в виде буквы S медным эфесом.

— Откуда? — сказал этот человек, спрятав руки за спину и намного надменно глядя на запорожцев. У него была рыжая борода клином и почти незаметные редкие усы.

По-русски он говорил не совсем чисто, с каким-то совсем не русским пришепетыванием. Роста он был невысокого. Он смотрел на запорожцев, запрокинув назад голову. Запорожцам сверху была видна только одна эта его остроконечная борода и широкия ноздри над бородой.

— Из-под Москвы, — ответил ему один запорожец…

От морд лошадей, на которых сидели запорожцы, клубился белый пар, ресницы на их глазах были белы от инея. Судя по тому, как глубоко втягивали они бока, запорожцы были дальние люди и проехали, вероятно, не один десяток верст.

— Сами-по-себе? — сказал маленький человек, бывший скорее всего начальником городской стражи, наряженной к этим воротам. — Сами-по-себе или от кого?

— От одного пана, — ответил запорожец. — От одного большего пана. У него нас сто человек.

— Да, нас сто человек, — сказал и другой запорожец, — и это верно, что наш пан — очень большой пан.

— И хочет вместе с нами, — заговорил первый запорожец, — служить его царскому пресветлому величеству. И вы нас пропустите, потому что покамест он едет, нам нужно найти ему дом. А твоя милость будет, должно быть, хорунжий и это твои люди?