Бернард Корнуэлл - Властелин Севера. Песнь меча (сборник)

– Дай ему больше! – твердо велела Этельфлэд.

– На судах есть место только для лишних сорока людей, – сказал я.

– Так дай ему сорок! – приказала Этельфлэд.

– Госпожа, – нерешительно проговорил Эгберт, но замолчал, когда Этельфлэд подняла маленькую руку.

Она повернулась и посмотрела на меня:

– Я могу доверять тебе, господин Утред?

В устах ребенка, которого я знал почти всю ее жизнь, этот вопрос звучал странно, и я улыбнулся.

– Ты можешь мне доверять, – беспечно сказал я.

Лицо ее затвердело, глаза стали суровыми. Может, из-за того, что в зрачках ее отражался огонь костров, но я внезапно осознал, что Этельфлэд не просто ребенок, она – дочь короля.

– Мой отец, – сказала она ясным голосом, чтобы ее услышали все остальные, – говорит, что ты – лучший воин из всех, которые ему служат. Но он тебе не доверяет.

Воцарилось неловкое молчание.

Эгберт откашлялся и уставился в землю.

– Я никогда не подводил твоего отца, – резко бросил я.

– Он боится, что твоя верность продается, – сказала Этельфлэд.

– Я дал ему клятву, – ответил я все так же резко.

– А теперь я хочу, чтобы ты поклялся мне, – требовательно произнесла Этельфлэд, протянув тонкую руку.

– Поклялся в чем? – спросил я.

– Что ты сдержишь данное отцу обещание. И что будешь верен саксам, а не датчанам, и будешь сражаться за Мерсию, когда Мерсия того попросит.

– Моя госпожа… – начал я.

Меня ужаснул этот перечень требований.

– Эгберт! – перебила Этельфлэд. – Ты не дашь господину Утреду людей до тех пор, пока он не поклянется до самой моей смерти служить Мерсии!

– Да, госпожа, – пробормотал Эгберт.

До самой ее смерти? Почему она так сказала?

Я помню, что подивился этим словам, и еще помню, что подумал: мой план захвата Лундена висит на волоске.

Этельред отобрал у меня войска, в которых я нуждался, во власти Этельфлэд было дать мне нужное количество людей, но, чтобы победить, я должен был замкнуть на себе оковы еще одной клятвы… А клясться я не хотел. Какое мне дело до Мерсии, разве она меня заботит? Но той ночью меня заботило, как провести людей через мост смерти, – чтобы доказать, что я на это способен. Меня заботила моя репутация, мое имя и моя слава.

Я вытащил из ножен Вздох Змея, зная, зачем Этельфлэд протянула руку, и отдал ей меч рукоятью вперед. Потом опустился на колени, взял ее ладони в свои, и она сжала рукоять моего меча.

– Я даю клятву, госпожа, – сказал я.

– Ты клянешься, что будешь верно служить моему отцу?

– Да, госпожа.

– И, пока я жива, будешь служить Мерсии?

– Пока ты жива, госпожа, – сказал я, стоя на коленях в грязи и гадая, почему я такой дурак?

Я хотел быть на севере, я хотел избавиться от набожности Альфреда, я хотел быть вместе со своими друзьями – однако вот, глядите! – я клянусь в верности амбициям Альфреда и его златовласой дочери.

– Клянусь, – повторил я и слегка сжал ее руки в знак своей искренности.

– Дай ему людей, Эгберт, – приказала Этельфлэд.

Он дал мне тридцать воинов, и, надо отдать Эгберту должное, хороших воинов – молодых, оставив себе старых и больных, чтобы охранять Этельфлэд и лагерь.

Итак, теперь я возглавлял отряд, в котором было больше семидесяти человек, включая отца Пирлига.

– Спасибо, моя госпожа, – сказал я Этельфлэд.

– Ты можешь меня отблагодарить, – ответила она.

Голосок ее снова звучал по-детски, ее торжественность испарилась, сменившись прежним озорством.

– Как? – спросил я.

– Возьми меня с собой?

– Ни за что, – резко ответил я.

Она нахмурилась, услышав мой тон, и посмотрела мне в глаза.

– Ты на меня сердишься? – тихо спросила Этельфлэд.

– Я сержусь на себя самого, госпожа, – ответил я и отвернулся.

– Утред! – несчастным голосом окликнула она.

– Я сдержу клятвы, госпожа, – сказал я.

Я был зол, что снова поклялся, но, по крайней мере, теперь у меня было семьдесят человек, чтобы взять город. Семьдесят человек на борту двух судов, которые прокладывали путь из ручья в сильное течение Темеза.

Я находился на судне Раллы, на том самом корабле, который мы захватили у датчанина Джаррела, чей подвешенный труп давно уже превратился в скелет. Ралла стоял на корме, прислонившись к рулевому веслу.

– Не уверен, что мы должны это делать, господин, – сказал он.

– Почему бы и нет?

Он сплюнул через борт в черную реку.

– Вода слишком быстрая. Она будет мчаться через пролом, как водопад. Даже при спокойной воде, господин, та брешь в мосту – жестокая штука.

– Правь прямо вперед, – ответил я, – и молись любому богу, в которого веришь.

– Если бы мы хотя бы могли видеть пролом, – мрачно проговорил он.

Ралла оглянулся, выискивая взглядом судно Осрика, но его поглотила тьма.

– Я видел, как такое проделывали во время отлива, – сказал Ралла, – но при свете дня и не по разлившейся реке.

– Во время отлива? – переспросил я.

– Вода убегала, как заяц, – хмуро проговорил он.

– Тогда молись, – отрывисто сказал я.

Я прикоснулся к амулету-молоту, потом к рукояти Вздоха Змея, пока судно набирало скорость, идя по вздымающемуся потоку. Берега реки были далеко. Здесь и там мелькали огоньки, говорящие о том, что в доме тлеет очаг, а впереди, под безлунным небом, стояло неяркое зарево, подернутое черной пеленой. Я знал – там новый сакский Лунден.

Зарево исходило от неярких костров в городе, пелена была дымом этих костров, и где-то под пеленой Этельред вел своих людей через долину реки Флеот и вверх, к старой римской стене. Зигфрид, Эрик и Хэстен узна́ют, что он там, потому что кто-нибудь прибежит из нового города, чтобы предупредить жителей старого. Датчане, норвежцы и фризы, даже некоторые саксы, не имеющие хозяина, встряхнутся и поспешат к укреплениям старого города.

А нас несла вниз черная река.

Люди почти не разговаривали. Каждый человек на двух судах знал, с какой опасностью нам предстоит встретиться. Я пробирался между сидящими на корточках, и отец Пирлиг, должно быть, ощутил мое приближение, а может, на венчающей мой шлем волчьей голове отразился свет, потому что валлиец приветствовал меня раньше, чем я его заметил.

– Сюда, господин, – сказал он.

Он сидел на краешке гребцовой скамьи, и я встал рядом; мои сапоги расплескали воду на днище судна.

– Ты молился? – спросил я.

– Я перестал молиться, – серьезно ответил Пирлиг. – Иногда мне думается, что Бог устал от моего голоса. И здесь молится брат Осферт.

– Я не брат, – обиженно проговорил Осферт.

– Но твои молитвы могут подействовать лучше, если Бог будет думать, что ты – брат, – сказал Пирлиг.

Незаконнорожденный сын Альфреда сидел на корточках рядом с Пирлигом. Финан дал Осферту кольчугу – ее починили после того, как какого-то датчанина выпотрошило копье сакса. Еще у Осферта был шлем, высокие сапоги, кожаные перчатки, круглый щит и два меча – короткий и длинный, так что он по крайней мере выглядел воином.