Елизавета Дворецкая - Венец Прямиславы

– Вон, вон! – вдруг закричал поп диким голосом, скидывая топор с плеча. – Вон, на березе! Стреляй, стреляй!

Никто ничего не понял, женщины остановились, челядинки сбились в кучу возле своих хозяек. Еванфия вырвала у няньки ребенка и прижала к себе, кто-то из ближайших отроков схватил повод лошади, на которой сидела «княжна».

– Стреляй, ворона, что стоишь! – Расторопный отец Тимофей сорвал со спины отрока лук, ловко согнул его, натягивая тетиву, выхватил стрелу, наложил, прицелился.

С вершины березы раздался громкий пронзительный свист: отец Тимофей выстрелил, стрела ударила куда-то в гущу веток на вершине, крона березы задрожала, наземь посыпались сорванные зеленые листочки. И тут со стороны опушки раздались крики, свист, многоголосый вой. Какие-то люди в боевом снаряжении выбежали из леса и толпой помчались к реке.

Женщины разом закричали, мужчины схватились за оружие; отроки вскинули щиты, выхватили из ножен мечи и растянулись цепью, загораживая женщин. А нападающие катились из леса сплошной волной; казалось, тут было целое войско. В мгновение ока вдоль всей длинной линии ладей на катках завязалась схватка. Сам боярин Самовлад в блестящем шлеме, с мечом и щитом, который ему быстро подал отрок, бился впереди своих людей.

Но больше всех отличился в схватке отец Тимофей. В рясе, подпоясанный веревкой, без шапки, упавшей еще в самом начале боя, сверкая широкой лысиной, окаймленной развевающимися рыжеватыми волосами, он держал свой топор двумя руками и крушил нападавших, как ураган. Его необычный вид, красное свирепое лицо, блеск топора и быстрота движений поражали врагов, и мало кто осмеливался подступиться к попу-ратоборцу.

Невнятно выкрикивая что-то, он сметал щиты и молотил по шлемам, а сам оставался невредим. То ли у мирян не поднималась рука на духовного пастыря, то ли его охраняли ангелы Господни, но отец Тимофей вскоре уже прорвал вражий строй и пробился к тому, кого посчитал главарем.

А у других дела шли не так хорошо: нападающие теснили защитников обоза, и те отступали, хотя за спиной у них текла река. Под руководством сотника Чудилы отроки попытались превратить пару перевернутых возов в подобие крепости, но вскоре им пришлось ее оставить. Отроки Самовлада падали один за другим, а потом и сам он рухнул, оглушенный ударом по голове. Свата Переяра с собственной дружиной оттеснили к реке, и его люди начали прыгать в воду. Все чаще то один, то другой защитник принуждены были сдаваться. Пеструю стайку женщин уже с двух сторон окружали чужаки, и только с третьей они еще видели спины прикрывавшей их туровской дружины.

Отец Тимофей, яростно и ловко орудуя топором, приблизился к высокому всаднику на гнедом коне. На всаднике была хорошая бронь, шлем с бармицей, закрывавший все лицо. Стоя на невысоком пригорке, он наблюдал за битвой и только иногда делал знаки своим приближенным, которые криком или звуком боевого рога руководили действиями войска.

Довольно большой отряд туровцев, увлекаемый примером отважного попа, прорвался прямо к пригорку. Ближняя дружина разбойничьего вожака пыталась оттеснить их, но отец Тимофей проскочил между лошадьми, несмотря на попытки его задержать, и со всего размаху ударил коня топором в лоб. Конь повалился, и нарядный всадник едва успел соскочить, чтобы не оказаться придавленным. С негодующим криком он выпрямился, выхватил меч, отрок подал ему щит вместо того, что остался возле седла. С дико вытаращенными глазами, крича что-то вроде «Ну, получай, сатана!», отец Тимофей бросился к нему и ударил в подставленный щит, отскочил, чтобы не получить мечом по голове, замахнулся снова… и вдруг опешил. Боевая свирепость на его лице сменилась изумлением.

Теперь, когда его главный противник стоял на земле, отцу Тимофею внезапно бросилась в глаза золоченая иконка над его челом. Такие чеканные изображения святых, своих покровителей, носили на шлемах князья. На потрясенного отца Тимофея смотрел лик святого Георгия. Он не мог сразу понять, кто именно перед ним, но не сомневался, что противник – один из русских князей. Ошеломленный поп опустил топор. Его тут же обезоружили и связали.

А подопечный святого Георгия торопливым шагом сошел к реке. Его дружина одержала полную победу, частично разогнав, частично пленив туровских и перемышльских отроков. Обезоруженные сваты стояли кучкой в окружении победителей. Витязь, окинув взглядом берег, направился к стайке женщин. Дородная Дарья Даниловна, весьма похожая на «макошь», то есть последний сноп, по обычаю наряженный в цветное платье и пышный повой, ехала в двухколесной повозке. Молодая боярыня Вера Гордияновна сидела верхом, но боярин Самовлад, кажется, ничуть не беспокоился за свою молодую жену, а жадным взглядом наблюдал за князем-разбойником. Миновав двух первых и не посмотрев на остальных, тот подбежал ко второй всаднице, покрытой полупрозрачной паволокой.

– Не ждала меня, родная моя! – часто дыша после битвы с попом, проговорил он, протягивая руки к всаднице. – Лада моя, жемчужинка моя желанная! Говорил же я тебе, что нет мне без тебя жизни, что хоть с того света я к тебе вернусь, что из-под земли достану, а будешь ты моей! Я от своего слова никогда не отказываюсь!

Он снял девушку с коня, нетерпеливо откинул покрывало с лица, ожидая встретить блестящий от гнева взгляд голубых глаз своей жены, но та отворачивалась и закрывала лицо руками.

– Это я, душа моя драгоценная, не бойся! – Юрий Ярославич схватил ее руки и отвел от лица.

Но вдруг крякнул, точно слова встали у него поперек горла.

Он ждал, что Прямислава Вячеславна встретит его потоком упреков и будет клясться, что скорее утопится, но не станет с ним жить. Что будет грозить гневом отца, который немедленно соберет войско и найдет его хоть под землей… Но он не был готов к тому, что под драгоценной паволокой обнаружится скуластое лицо, круглое, как репа, почти такое же желтое от загара, с веснушками, с курносым носом и зажмуренными от страха глазами! Репка не смела взглянуть на князя, которого с ее помощью обманули, а Юрий смотрел на нее, не веря своим глазам, и даже перекрестился по привычке, стараясь отогнать наваждение.

– Это что? – пробормотал он и огляделся. – Это кто, я спрашиваю? Жена моя где, Вячеславна?

Он тряхнул Репку за плечи, оттолкнул от себя и метнулся к стайке женщин. Тесно прижимаясь друг к другу, они опасливо посматривали на него, а он не находил среди них своей бывшей жены. Теперь-то он достаточно хорошо ее знал, чтобы ни с кем не спутать! Он видел ее няньку Зорчиху, к которой льнула маленькая послушница, видел туровских боярынь – всех тех, кого привык встречать в гриднице Вячеслава возле его дочери. Не было только двух: ее самой и той шустрой девки, которую он так некстати обнял, приняв в первый раз за жену.