Джайлс Кристиан - Ворон. Волки Одина

– А что в нем? – спросил я.

Огромный амфитеатр возвышался над остальными зданиями, которые и сами-то были больше всех, что я раньше видел.

Не круглый, а больше похожий на яйцо, амфитеатр был выстроен из четырех рядов колонн, поставленных друг на друга, между которыми зияли отверстия, ровные, как в искусно сплетенном кружеве. Сверху он был ничем не покрыт – даже римляне не смогли бы воздвигнуть такую гигантскую крышу.

– Только не говори, что это тоже Христов дом, – сказал кто-то из норвежцев.

– В стародавние времена римляне ходили туда смотреть, как смельчаки сражаются с дикими зверями, привезенными из дальних уголков империи. На таких представлениях собиралось за раз пятьдесят тысяч зрителей.

– Дурить нас вздумал, парень? – возмутился Виглаф. – Пятьдесят тысяч? Этот безбородый юнец за глупцов нас держит!

Я никак не мог представить такое количество народу. Наверное, столько людей во всем мире.

– Жизнью клянусь, – настаивал Грег, возмущенный тем, что мы подозреваем его во лжи.

– А сейчас? – спросил я. – Что там делают?

– Да многое, – ответил Грег, качая головой. – С недавних пор такое, о чем я стыжусь говорить. – Он без улыбки посмотрел на невероятное сооружение внизу. – Там царит смерть, – произнес он, вытирая дождь со лба. – Хотя вообще-то она всегда там была.

– Отведи меня туда, – попросил Сигурд.

На лице Грега отразилась неуверенность. На смену веселому, беззаботному юноше пришел человек, отягощенный мрачным знанием, которым он предпочел бы ни с кем не делиться.

– Граций велел мне оставаться при вас, пока вы не покинете Рим. – Он посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Пенду, Виглафа и отца Эгфрита. – Если вы и впрямь хотите туда, я отведу вас послезавтра.

– Почему не сейчас? – спросил Сигурд. – Плевать на дождь.

Грег подошел ближе. Его дыхание, повисшее облачком пара в воздухе, пахло вином.

– Прости, Сигурд, лучше об этом не говорить. Послезавтра сами поймете. А пока позвольте мне показать вам еще несколько чудес. Здесь еще много того, что стоит увидеть. – Беззаботный юноша вернулся, будто никуда и не девался. – Вы будете поражены, когда увидите Циркус Максимус – «Большой цирк» [36], – сказал он и зашагал на север по выложенной камнем дорожке, вдоль которой по канавам неслись потоки воды. – Там раньше устраивались гонки на колесницах, а двести пятьдесят тысяч зрителей смотрели, как лошади, погоняемые возницами, несутся по кругу быстрее молнии!

– Двести пятьдесят тысяч?! – Виглаф захлебнулся от возмущения. – Послушай-ка, ты, безусый сукин сын, – закричал он, поднимаясь вслед за провожатым на холм, – если еще раз солжешь, я буду пинками гонять тебя вокруг твоего Циркуса, пока не взмолишься о пощаде!

Был поздний вечер, когда запах утиного помета и склизких водорослей привел нас обратно к реке. Те, кто остался сторожить корабли, злились, что мы не сменили их раньше: уже стемнело и со следующей вылазкой в город приходилось ждать до утра. Теперь им оставалось лишь, недоверчиво сузив глаза, слушать наши восторженные рассказы о чудо-городе. А мы почти не преувеличивали, ведь правда сама по себе была невероятной. Окончательно они утешились в объятиях потаскух, которые продавали себя на пристани, где всегда полно скучающих мореходов. Дождь наконец прекратился, и мы переоделись в сухую одежду, а мокрую выжали и развесили по бортам.

На следующий день мне в числе прочих выпало сторожить корабли. Остальные с шумом и гамом сошли на берег, предвкушая радости древнего города. Солнце еще не успело согреть утренний воздух, как Свейн привел новых шлюх.

– Лучшие, что я смог найти, – сконфуженно пожал он плечами. – Выбери себе покрасивее, а я двух остальных возьму. – Рыжий кивнул на девиц с жидкими желтыми волосами и пепельно-серым оттенком лица, какой бывает у тех, кто бодрствует ночью, а спит днем.

Похожие как две капли воды, они отличались лишь зубами: у одной было три черных зуба, а у второй зубов не было вовсе.

– Сестры, наверное, – сказал Свейн, отвечая на мой незаданный вопрос.

Я уже готов был согласиться, когда из города вернулась Кинетрит с ослиной ляжкой на плече.

– Да я скорее съем горсть гвоздей, Свейн, – сказал я погромче, – а тебе удачи, не оплошай с тремя-то. Да понежнее вон с той, – я кивнул на одну из желтоволосых сестриц, – если будешь слишком сильно ее трясти, у нее последние зубы выпадут.

Силач нахмурился и почесал голову. Кинетрит поманила к себе Сколла мясом. Свейн уставился на девушку, хлопая глазами, потом поглядел на меня больше с жалостью, чем с разочарованием. Я отвел взгляд.

Какое Кинетрит дело до того, буду я спать со шлюхой или нет? Я же делил ложе с Аминой всю зиму, и Кинетрит молчала. Однако мои чувства к ней походили на клубок спутанной бечевки. Мне хотелось, чтобы Кинетрит было не все равно, чтобы она ревновала. Я отчаянно желал, чтобы между нами все стало как раньше, и от этого становилось еще хуже – ведь было ясно как день, что она этого не хочет.

Зря я желал Свейну удачи. Судя по крикам, хихиканью и кряхтенью, доносившимся из-за мачты, трудностей норвежец не испытывал.

Я поиграл в тафл с Бьярни, а потом мы с датчанами набрали ведро грязной гальки и пошли состязаться, кто дальше всех кинет. На другом берегу стояла статуя какого-то давно умершего римлянина; она и стала мишенью. Нам повезло: голову статуе когда-то заменили на деревянную и камень бил в нее с громким стуком. Лучше всех кидал Флоки Черный. Он попадал в голову снова и снова, но в конце концов ему надоело и он ушел. Датчанин по имени Арнгрим, наш скальд, сложил замысловатый стих, полный кеннингов [37], и все эти образы вставали перед глазами так живо, что казалось – руку протяни и дотронешься. Вот только Арнгрим стал волком совсем недавно, так что все его стихи были о датчанах, а не о нас. Однако от стиха о франкской темнице и тяжелых оковах к горлу подступила тошнота, а ладони вспотели, так что тут Арнгрим, пожалуй, перестарался.

Наступило утро. Древний город просыпался навстречу новому дню, как и бесчисленное множество раз до этого. Жители спешили по своим делам, не утруждая себя раздумьями о золотом прошлом Рима. Река выдыхала гнилостный туман, он клубился вокруг причалов, поднимаясь над лачугами бедняков, вонючими тропинками в прибрежной траве и выше – к каменным домам у подножия Палатина. Уже и солнце разогнало туман, и распогодилось, и на пристани зашумел базар, а нашего провожатого все не было. Многие потеряли терпение и ушли на берег без него, ну а мы продолжали ждать.

– Говорил я, нельзя доверять этому лживому щенку, – ворчал Виглаф.

В тот же миг на пристани появился Грег. Уэссексец покраснел под своей бородой.

– Готов увидеть арену, Виглаф? – спросил юноша, еще больше смущая верзилу тем, что назвал его по имени.