Артуро Перес-Реверте - Добрые люди

– Брось эту штуку, – приказывает Рапосо толстяку. – Давай, бросай на землю. А не то прикончу вас обоих.

Библиотекарь с сомнением смотрит на пистолет, словно не знает, что ему делать дальше, внезапно подчиняется приказу и роняет его на землю. Рапосо делает саблей знак, чтобы библиотекарь отошел в сторону и приблизился к своему другу, и толстяк вновь подчиняется.

– Слушайте меня внимательно, – после секундного раздумья говорит Рапосо. – Вам тут делать нечего… Так что прямо сейчас разворачивайтесь и вон отсюда. Катитесь туда, откуда пришли. Расстанемся добрыми знакомыми, а не последними свиньями.

– Значит, вы нас не убьете? – спрашивает потрясенный библиотекарь.

– Нет, если будете вести себя хорошо.

– Да, но гвардейцы…

– Этим парням не повезло. Но такая уж у них была работа. А у меня есть конь, и я неплохо знаю эти места. Сейчас главное для меня – не терять времени.

Академик указывает на свертки с книгами, лежащие на земле возле коня и мула, в нескольких шагах от обрыва.

– А с этим что вы собираетесь делать?

– Так, промочу немного.

– Что?

– Брошу в воду, если вы не возражаете.

Библиотекарь изумленно таращится на Рапосо.

– В воду? Но зачем?

– Уж это мое дело… Скажем так: приспичило мне.

– Это вы ограбили нас в Париже?

Рапосо зловеще усмехается сквозь зубы.

– Может быть.

Повисает тишина. Долгая, напряженная. Все еще отказываясь верить собственным ушам, библиотекарь смотрит на дона Педро, который молча сжимает в руке клинок. Затем вновь обращается к Рапосо:

– Я ничего не понимаю.

– И не нужно.

– Да, но вы убили этих бедняг гвардейцев… И все это лишь затем, чтобы украсть книги?

– Возможно.

– И чтобы уничтожить их?

Время истекает, думает Рапосо. Он и так потерял его слишком много, а ведь ему еще предстоит расправиться с книгами, к тому же в любой момент может появиться отряд гвардейцев, отправившийся на поиски своих товарищей. Надо завязывать с этим делом, по-хорошему или по-плохому. И очень вероятно, что в конечном итоге придется действовать по-плохому.

– Вас я тоже убью, как и обещал. Если вы немедленно не уберетесь отсюда.

– А почему мы должны убраться? – спрашивает адмирал, прерывая свое молчание.

Рапосо пристально смотрит на него. Тот по-прежнему стоит неподвижно, сжимая в правой руке клинок, чье острие касается травы, и глядя на Рапосо так, будто вокруг ничего другого не осталось. Он даже не взглянул на свертки с книгами, пока они говорили о них несколько мгновений назад.

– Потому что… – начинает Рапосо.

– Так вы нас убьете?

Он перебивает Рапосо холодно, без малейшего колебания. Словно всего лишь упомянул некую абстрактную возможность. Рапосо смотрит на него с любопытством, рот его кривится в недоброй усмешке.

– Все равно вы бессильны.

– Бессильны перед чем?

– Не можете ничего изменить.

Рапосо замечает, как академик склоняет голову и смотрит на клинок, словно размышляя над тем, что только что услышал. Или прикидывая, насколько вынослива или, наоборот, хрупка жизнь человеческого существа при столкновении с отточенным острием. Наконец вновь поднимает глаза и встречает взгляд противника. Адмирал подавляет вздох – легкий, покорный, едва различимый, приводящий Рапосо в замешательство, потому что тот внезапно сознает, что стоящий перед ним человек никуда не уйдет, пока держится на ногах. Пока уста его согревает дыхание, чтобы сжимать в руках эту смешную трость.

– Неужели эти книги стоят столько, что имеет смысл умирать за них? – спрашивает Рапосо.

Адмирал мгновение размышляет – или только делает вид.

– Умереть стоит не за них, а за то, что они содержат внутри себя, – отвечает он наконец.

– Неужели? И что же там такое?

– Истина. То, что поможет сделать так, чтобы однажды люди, подобные вам, перестали существовать.

Рапосо ухмыляется, однако неожиданно для него самого просыпается любопытство.

– Объясните, как это. Только покороче.

Тот отвечает, почти не задумываясь.

– Сомневаюсь, что вы поймете.

А затем, к изумлению своего приятеля, поднимает клинок и делает шаг вперед, не сводя ледяных глаз с Рапосо; тот, сбитый с толку, не уверенный, что предпочтительнее – ударить или отступить, делает шаг назад, угрожающе поднимая саблю и прочертив ею в воздухе полукруг, словно обозначая границу, последнюю точку, где слова безоговорочно уступят место отточенному железу, а угрозы превратятся в молчание и смерть.

– Ни шагу дальше, – предупреждает он. – Оставайтесь там. А не то…

Однако на сей раз вмешивается второй академик, библиотекарь: бледный, как мертвец, с дрожащим подбородком, заросшим щетиной, глядя с тоской на своего друга, он сглатывает слюну, переплетает пальцы рук, а затем поспешно делает шаг вперед, чтобы оказаться рядом с адмиралом. Чтобы предложить свое тело острию сабли, которая совершает свои мягкие круговые движения в воздухе прямо перед его носом.

– Вы оба с ума сошли, – говорит Рапосо, готовясь пронзить саблей людей, стоящих перед ним, и решая, кто из них будет первым.

И тогда, пораженный, он видит нечто такое, что менее всего ожидал увидеть: адмирал улыбается. Странная, смутная улыбка искажает его рот, собирает морщины вокруг голубых водянистых глаз, словно внезапное тепло растопило намерзший лед, придавая лицу бодрость и свежесть. Парадоксально, но эта необъяснимая эмоция совершает небывалое чудо – на одно-единственное мгновение она возвращает молодость лицу человека, стоящего перед Рапосо, вытеснив с этого лица следы лет, царапины, оставленные колючками и кустами, пометки и печати времени и судьбы, и одновременно с этой улыбкой в Волчьем ущелье, перекрываемые шумом речной воды, шелестом ветерка, перебирающего листья деревьев, слышатся, будто бы далекое эхо, отзвуки забытых сражений, голоса всех тех, кто завывал от страха, и молчаливое мужество других, кто выбрал своим уделом то великое, то грозное, что способно вместить человеческое сердце. В этом древнем ропоте веков, в пестрых картинках, которое он вызывает к жизни, бывший кавалерист будто бы узнает ту самую улыбку – печальную, усталую улыбку лейтенанта с седыми усами, который когда-то в иной жизни, которая теперь кажется ему невозможной или прожитой кем-то другим, бросился на врага в ущелье Ла-Гуардия, помчался вперед и скрылся из виду в пороховом дыму, сопровождаемый одним лишь юным корнетом, пока эскадрон за его спиной топтался в нерешительности. И внезапно, охваченный воспоминанием, которое столь непредвиденным образом воплотилось в настоящем, Паскуаль Рапосо остолбенело смотрит на двоих мужчин, стоящих напротив, затем переводит взгляд на лес, на последние клочья утреннего тумана, липнущие к ветвям деревьев, на первый луч солнца, пронзающий белесую дымку, на мутную воду, увлекающую за собой ветки и мусор, на вспоротые тюки, из которых высовываются корешки книг, каковые, возможно, когда-нибудь, как он только что слышал, сотрут с лица земли людей, подобных ему.