Тим Северин - Меч Роланда

Он состроил гримасу.

– Это чтобы компенсировать мерзкий климат и такой же мерзкий народ. Ты не представляешь, каково это – жить среди таких угрюмых, суровых болванов. Они не понимают, что значит радоваться жизни. Приходится самим придумывать развлечения. – Он оживился. – Но сегодня будет хорошая еда и беседа, и мой распорядитель подаст приличное вино. Также я приготовил для тебя особое развлечение.

Его слова вылетали с такой скоростью и таким пылом, что я внимательнее присмотрелся к своему другу. У него появились мешки под глазами и лопнувшие вены на лице. Он казался возбужденным и встревоженным, не таким, как я его помнил. Мне подумалось, не позволяет ли он себе здесь лишнего.

– Я покинул свою миссию в Испании, потому что должен тебя предупредить: ты стал жертвой заговора, – начал я.

Но граф уже отвернулся, как будто не мог оставаться на месте. Он подошел к кровати и снял рубашку. Его тело оставалось стройным и атлетичным, как раньше, под бледной кожей выпирали мускулы. Если мой друг и позволял себе излишества, это не повлияло на его физические данные. Снова появился слуга с тазиком воды, который он поставил на подставку, и Хроудланд начал мыть лицо и руки.

– Ганелон замышляет против тебя, – громко сказал я, пытаясь завладеть его вниманием.

– Ничего нового, – небрежно ответил граф.

Он даже не приподнял головы от тазика.

– На этот раз у него может получиться, – настаивал я. – Он хочет выставить тебя изменником.

Мне не удалось подавить нотку раздражения в голосе, меня обидело, что друг принимает предупреждение так легкомысленно после того, как я с такими усилиями добрался до него.

– Расскажи подробнее, – выпрямившись, произнес граф и стал вытирать голову и плечи.

Я пункт за пунктом объяснил, как Ганелон добился письменного обещания Хусейна выплатить пятьсот динаров, чтобы воспользоваться этим документом как доказательством измены.

Когда я закончил, приятель откинул голову и презрительно рассмеялся.

– И лучше Ганелон ничего не мог придумать? Это не много ему даст, – усмехнулся он.

Мне показалось, что в его голосе послышалась истеричная нотка, и я продолжил:

– Тебе нужно связаться с королем. Расскажи ему, что затевается. Предупреди насчет Ганелона.

Хроудланд подошел ко мне и хлопнул по руке.

– Одноглазый, друг мой, я знаю, что сделать лучше. Я стану так сражаться в Испании, что у короля не возникнет сомнений в моей преданности.

– О чем ты? Будет война с Испанией?

И снова мужчина рассмеялся.

– Конечно!

– Но меня послали с Ганелоном и Герином выяснить, искренна ли просьба сарацин в военной помощи.

Граф нехорошо улыбнулся мне.

– Карл давно решил идти войной на Испанию, задолго до того, как сарацины явились просить помощи. Он послал тебя и двух других лишь для отвода глаз, чтобы скрыть свои намерения.

Откуда-то снаружи послышался звук рожка. Он звал гостей маркграфа занять свои места в зале. Я услышал, как кто-то еще поднимается по деревянным ступеням, и в комнату вошел Беренгер со словами:

– Пора собираться.

– Одноглазый, были еще какие-нибудь покушения? Кто-нибудь пытался тебя убить? – спросил Хроудланд.

Я бы предпочел, чтобы его вопрос прозвучал не так обыденно.

– Была попытка, когда я ехал через горы. – И я рассказал ему про васконского пращника.

– Звучит так, будто это дело рук Ганелона, – сказал Хроудланд. – Как думаешь, Беренгер?

– Похоже на него, – ответил тот, помогая надеть графу свежую рубашку.

– Ну, Одноглазый, – сказал мой друг, выбрав в алькове ремень, усыпанный полудрагоценными камнями, – на сегодняшнем пиру ты, по крайней мере, можешь не бояться быть отравленным. Повар и все поварята работают на меня.

Он застегнул ремень, выбрал короткую мантию из белого шелка с малиновым подбоем и перекинул через плечо. Пришло время спускаться и начинать пир.

Я сидел на почетном месте по правую руку от графа, а Беренгер по левую. Остальные места за высоким столом занимали высшие лица из окружения Хроудланда. В некоторых из них я узнал участников тренировочного сражения, которое видел раньше. Женщин не было. Все мы сидели лицом к залу, так что гости могли видеть нас и своего сюзерена. Столы были украшены пестро, как и следовало ожидать от маркграфа, – тарелки и кувшины из серебра, приборы для питья из рога, оправленного в серебро или золото, или из цветного стекла, подсвечники, инкрустированные золотом или разукрашенные полудрагоценными камнями. Угощение же, в отличие от всего этого, разочаровало. Простая похлебка с какими-то комками и корнеплоды. Хлеб был грубый и черствый. Хроудланд жаловался, что местные крестьяне не могут выращивать хорошую пшеницу из-за климата и плохой земли. Он сильно пил, прямо с начала пиршества, и Беренгер с остальными не отставали от него. Когда было выпито изрядно вина и пива, их голоса зазвучали громче, и крикливая беседа свела на нет все усилия музыкантов, пытавшихся нас развлекать. Из заполненного зала перед нами, где невозмутимо поглощали пищу менее возбужденные гости маркграфа, слышался гул разговоров. Не раз я ловил себя на том, что подавляю зевоту.

И вдруг Хроудланд стукнул ручкой ножа по столу, так что подпрыгнули тарелки. Все сразу замолкли и посмотрели на него. Но граф был уже решительно и бесповоротно пьян.

– Я хочу представить вам всем моего хорошего, превосходного друга – Одноглазого, – объявил он заплетающимся языком.

Все за столом пьяно закивали головами. Один-два гостя потрезвее поймали мой взгляд и неуверенно улыбнулись мне.

– Некоторые из вас слышали, как он поправил королевского барда в Ахене и на пиру рассказал историю перед королем. – Граф возвысил голос, чтобы его слышали во всем зале. – Сегодня я пригласил одного из величайших бардов Бретани развлечь нас, чтобы Одноглазый знал: мы имеем рассказчиков не хуже других в королевстве.

Послышались разрозненные хлопки, и из-за грандиозных колонн вышел ссутуленный костлявый человек средних лет. Он был в простой коричневой рубахе и облегавшей голову шапочке. В одной руке он держал небольшую арфу, а вторая лежала на плече мальчика лет десяти. Они медленно вышли на открытое место перед высоким столом, и мальчик поставил на пол трехногую табуреточку, которую принес с собой. Бард сел, положил на колени арфу и приготовился начать.

– Скажи нам, какую сказку ты собираешься спеть, – крикнул Хроудланд.

Ребенок наклонился и что-то тихо сказал певцу. Скальд был не только слеп, но и не говорил по-франкски.

Мальчик поднял голову и тонким голосом проговорил:

– С вашего позволения, мой господин, отец поведает вам местную историю, легенду об Ивэйне.