Тим Северин - Меч Роланда

Я шел, подняв капюшон плаща. Дождь просочился сквозь него и стекал по шее за воротник. К счастью, в Сарагосе я приобрел крепкие сапоги из промасленной кожи, и хотя они не были совсем непромокаемыми, но не промокли, пока мы шагали через лужи.

Мы все поднимались в течение целого часа, если не больше, идя по узкой долине. Дорога вывела нас из болот. Съежившись в своем плаще, я не обращал внимания на окружающий пейзаж, а когда поднял глаза, заметил, что мы поднялись на высоту, где туман превратился в низкие облака и стал еще гуще. Я не видел дальше тридцати шагов и в любом направлении замечал лишь безрадостные скалы, вереск и низкорослый кустарник. Все было мокрое. Я предположил, что от моря вела лишь одна дорога, и гадал, сколько еще придется пройти до следующего поселения. Спрашивать Галлмо было бесполезно. Он говорил только на своем языке и не проявлял никакого интереса к общению со мной. Становилось все более неуютно от пребывания в пустынной местности наедине с ним. Он мог запросто сбить меня с ног тяжелым посохом, взять деньги и скрыться в тумане.

Я брел, опустив голову и глядя под ноги. Два пса вдруг бросились куда-то с тропы. Они возбужденно лаяли, несомненно, погнавшись за кроликом или зайцем. Галлмо позвал их назад так сердито, что я взглянул посмотреть, что его так разозлило. От увиденного мне стало не по себе. Наш путь лежал меж двух рядов серых камней. Они были расставлены через промежутки шагов в пятнадцать и чуть в стороне от дороги. Каждый массивный валун был больше в длину, чем в ширину, и весил много тонн. Должно быть, притащить их потребовало неимоверного труда. Потом, совершив подвиг изобретательности, кто-то наклонил камни и поставил стоймя, так что они стали напоминать гигантские надгробия. В тусклом свете дня они выглядели жутко и загадочно, словно не из этого мира.

Галлмо выказал им великое почтение. Когда псы послушно вернулись к хозяину, он концом посоха что-то начертил на дерне, потом склонил голову и опустился на одно колено, словно приносил присягу огромным камням.

Туман все густел, и я уже еле различал очертания ближайших камней по сторонам. Когда мы двинулись через этот молчаливый тусклый мир, я понял, что кто-то еще присоединился к нам. Сначала это было мимолетное впечатление, какая-то смутная фигура чуть впереди Галлмо, идущая в том же направлении, что и мы. Фигура была нечеткой, она то появлялась, то исчезала по мере того, как изменялась густота тумана. Мужчина широко шагал передо мной, а тропинка была слишком узкой, чтобы обогнать его и посмотреть, да и не хотелось преграждать ему путь. Только через несколько минут я осознал, что в его новом спутнике есть что-то знакомое. Он был, как и я, в длинном плаще с поднятым капюшоном. Что-то знакомое было в его походке и в том, как он сгибал плечи. Наконец я понял, кто это: мой брат-близнец. Его призрак шел впереди нас. Я гадал, видит ли его Галлмо, но рыбак не подавал никаких признаков этого. На призрака реагировали только псы. Они бежали по тропинке, и я видел, как они смотрят на удаленное видение, нюхают его пятки, виляют хвостом, а потом возвращаются к хозяину. Уверенность собак воодушевила меня. Я знал, что не могу привлечь внимания брата. Потусторонний мир не уделяет внимания смертным, и если бы он захотел поговорить со мной, то так бы и сделал. И все же я чуть ли не надеялся, что он остановится, чтобы обернуться и поздороваться. Но фигура продолжала идти вперед сквозь туман, а я топал сзади, чувствуя странное утешение от присутствия родича. Я был уверен, что пока мой брат-близнец рядом, со мной ничего не случится. Через несколько часов дорога, наконец, пошла вниз. Мы покинули заросшие вереском места и вышли из гущи тумана. К тому времени призрака не стало. Он пропал точно так же, как и появился, становясь на несколько мгновений смутным, потом исчезая, чтобы опять появиться на миг. Когда он не появлялся в течение нескольких минут, я понял, что больше его сегодня не увижу.

Мы достигли впадины, где приютился хуторок из дюжины домишек. Собаки побежали вперед, прямо к одному из домов, и стали скрестись в дверь. Послышался чей-то голос, и когда Галлмо откликнулся, дверь открыл лысый чрезмерно толстый мужчина средних лет. У него была круглая голова, шея нависала над воротником складками жира, а маленькие острые глазки выглядели так, будто их вставили в пудинг. Эти глазки медленно осмотрели меня, потом Галлмо, прежде чем толстяк жестом пригласил нас войти. Мы вошли в бедно обставленную комнату с деревянным столом, скамьей и тремя табуретами. Здесь была дверь во внутренние покои, в очаге горел огонь, а в углу стояли крестьянские орудия труда. Псы Галлмо тут же подбежали к очагу и улеглись на земляной пол, словно это было их место. Вскоре помещение наполнилось запахом псины.

Галлмо коротко переговорил с толстым хозяином. Тот сразу повернулся ко мне.

– Направляетесь в королевский дворец в Ахене? – спросил он.

По-франкски он говорил лучше, чем жена Галлмо.

– Я должен доставить священную книгу для библиотеки в новой церкви, – ответил я.

Мне было не по себе. Что-то в толстяке вызывало недоверие.

Он махнул пухлой рукой в сторону скамьи у стола.

– Садитесь. Путь с побережья не близок, и вы, должно быть, устали. Принесу что-нибудь поесть и выпить.

Он поковылял из комнаты, а я подошел к скамье, снял плащ и тяжело опустился на нее. Я и правда очень устал. Я также помнил об интересе Галлмо к моей сумке, поэтому положил ее на скамью рядом с собой, и, надеюсь, не обидел рыбака столь настороженным к нему отношением.

Галлмо снял свою шляпу, с которой капала вода, и сел на табурет напротив меня.

Мы сидели в неловком молчании, ожидая возвращения хозяина. Я тайком осматривал комнату, надеясь увидеть признаки, что в доме живет кто-то еще – жена, дети, – но ничего такого не заметил. Толстяк жил один, и я уже стал подумывать, не лучше ли встать и убраться подобру-поздорову, пока еще есть такая возможность. Я был один, чужой в незнакомом доме – легкая добыча для ограбления, если не чего-то похуже. Однако больше никого в хуторе не было видно, а я знал, что деревенские жители держатся замкнуто. Не было уверенности, что в другом доме меня примут лучше.

Толстяк вернулся с тремя потертыми кожаными пивными кружками в одной руке и большим глиняным кувшином в другой. Он поставил все на обшарпанный стол и, тяжело дыша, сел на табурет; его дряблая туша свисала с краев. Он разлил по кружкам соломенного цвета жидкость, я с подозрением ее понюхал. Она пахла яблоками, грушами и медом. Пригубив, я убедился, что это была смесь перебродившего яблочного и грушевого сока, что-то похожее на то, что любил мой отец. Я отпил побольше. Прошло много месяцев с тех пор, как я пил хмельное. Пузырьки защекотали мне горло. Сладкий пьянящий напиток был восхитителен.