Элиф Шафак - Ученик архитектора

– Прости. Я думал о…

Джахан не успел договорить. Краешком глаза он заметил нечто такое, от чего у него перехватило дыхание. На третьем ярусе лесов работали несколько строителей, один из них держал в руках ведро. Джахан увидел, как человек этот вдруг покачнулся, словно его толкнула невидимая рука, но потом вновь обрел равновесие. По спине Джахана забегали мурашки. Прежде, так как древесина стоила очень дорого, они в целях экономии подвешивали помосты на штырях, расположенных сверху. Но в этот раз леса были устроены иначе: они крепились на стенах с помощью стоек и туго завязанных веревок. Стоило веревкам ослабеть, часть лесов могла рухнуть.

– Куда ты смотришь? – спросил Давуд, пытаясь проследить за взглядом товарища.

Пронзительный крик, одновременно вырвавшийся из нескольких десятков глоток, перекрыл шум строительства. Замерев от ужаса, Джахан наблюдал, как доска стремительно пронеслась в воздухе и упала на землю. Другая доска с тошнотворным глухим звуком ударила по голове одного рабочего. Люди бросились врассыпную, спасаясь от смертоносного дождя из досок и металла.

– Киямет, Киямет! – истошно орал кто-то. Это означало: Апокалипсис.

И впрямь, началось настоящее светопреставление. Раненые волы мычали от боли, лошадь с переломанной спиной билась в судорогах, лежа на боку, ноздри ее раздувались. Джахан пытался отыскать взглядом Чоту, но слон будто сквозь землю провалился. В мгновение ока леса, с таким тщанием возведенные всего несколько недель назад, превратились в груду обломков. Рабочие, трудившиеся на верхних ярусах, рухнули с высоты; многие из тех, кто находился внизу, были ранены падающими досками. Для восьми человек полученные раны оказались смертельными. Среди них был и Салахаддин.

Архитектор Синан и четверо его учеников вместе отправились к гассалу – человеку, который обмывает покойников.

– Можно мне побыть рядом, пока ты будешь обмывать Салахаддина? – спросил Синан.

Гассал замешкался. Потом, то ли узнав главного придворного строителя, то ли сочтя его за убитого горем родственника, кивнул:

– Хорошо, эфенди.

– Кто-нибудь из вас хочет остаться со мной? – просил Синан, обернувшись к ученикам.

Юсуф, слегка смутившись, отвел глаза. Никола не был мусульманином и потому никак не мог присутствовать при обмывании. Давуд, внезапно побледнев, заявил, что в детстве вдоволь нагляделся на трупы и более не желает иметь с ними дела – по крайней мере, до того дня, когда сам станет одним из них. После всего этого Джахану оставалось лишь кивнуть:

– Я побуду с вами, учитель.

Обнаженное тело Салахаддина лежало на мраморном столе. С левой стороны его голову и грудь покрывали бесчисленные синяки и кровоподтеки. Джахан не мог избавиться от ощущения, что эти жуткие синяки нарисованы темной краской и стоит их смыть, покойник поднимется со стола, живой и здоровый.

– Каждому человеку Бог даровал дворец его собственного тела и вручил ключ от этого дворца, – произнес Синан так тихо, что гассал склонил голову, решив, будто он молится.

Бог даровал человеку дворец его собственного тела … Какое странное утверждение, подумал Джахан. Он видел перед собой не дворец, а груду искалеченной плоти. Словно прочтя его мысли, Синан сделал ученику знак подойти поближе.

– Человек создан по образу и подобию Бога, – изрек он. – Поэтому все в нем так соразмерно и гармонично. Взгляни, какие безупречные пропорции. Полагаю, тебе известно, что в человеческом теле имеются четыре основные жидкости: кровь, желтая желчь, черная желчь и флегма. И работаем мы тоже с четырьмя веществами – деревом, камнем, стеклом и металлом.

Юноша и гассал обменялись недоуменными взглядами. Джахан догадывался, о чем думает этот человек, ибо сам думал о том же. Он боялся, что учитель, ставший свидетелем катастрофы на строительстве, помутился рассудком.

– Лицо человека – это фасад дворца, – продолжал Синан. – Глаза – окна. Рот – дверь, ведущая в просторы Мироздания. Руки и ноги – лестницы.

Синан налил из кувшина немного воды и, делая руками круговые движения, принялся обмывать тело столь благоговейно и нежно, что гассал почтительно отступил в сторону.

– Поэтому всякий человек, будь то раб или визирь, пророк Мухаммед или язычник, достоин уважения. Даже самый жалкий нищий владеет дворцом. Помни об этом.

– При всем уважении к вам, учитель, осмелюсь заметить, что человеческое тело далеко не всегда бывает совершенным, – решился возразить Джахан. – За свою жизнь я видел множество щербатых ртов и искривленных костей. Иной раз люди рождаются горбатыми, а порой…

– Все эти мелкие изъяны – лишь видимость, – перебил Синан. – Само здание безупречно.

Гассал склонил голову в знак согласия. Возможно, на него произвели впечатление не доводы Синана, а его звучный убедительный голос. Все погрузились в молчание. Они обмыли тело дважды – теплой водой и прохладной. Потом завернули покойного в белоснежный саван, оставив непокрытой только правую руку. Руку эту они бережно положили ему на грудь напротив сердца, словно Салахаддин прощался с этим миром и приветствовал мир иной.

Явился имам, дабы произнести заупокойную молитву. У него был огромный зоб, давивший на горло, и потому дышал он тяжело и хрипло. То, что Салахаддин и его товарищи погибли, трудясь на строительстве, должно послужить их близким большим утешением, сказал имам. Они избежали печальной участи грешников, которые встречают кончину, предаваясь различным порокам: пьянству, сквернословию, разврату, азартным играм. А тут совсем иное дело. Смерть застигла этих людей в достойный час, когда они отдавали все свои силы честному труду. И когда настанет Судный день, который, вне всякого сомнения, уже близок, Аллах вспомнит об этом.

Салахаддин закончил свой земной путь, возводя мост, продолжал имам. Никто не решился поправить его и сказать, что в действительности покойный работал не на строительстве моста, а на ремонте акведука. В ином мире, витийствовал имам, когда настанет его черед перейти через мост Сират – а мост этот, как известно, тонок, словно волос, и скользок, как угорь, – он избежит падения в бушующее адское пламя, ибо ангелы подхватят его под руки и переведут на другую сторону.

Гроб, сопровождаемый завываниями плакальщиков, перенесли на городское кладбище. Семья Салахаддина была бедна, поэтому за надгробную плиту заплатил Синан.

Отец погибшего, согбенный возрастом и печалью, приблизился к архитектору и его ученикам. Старик был тронут той честью, которую оказал ему главный придворный строитель, присутствуя на похоронах его сына. Низко поклонившись, он поблагодарил не только мастера, но и каждого из учеников. Брат Салахаддина, подросток лет четырнадцати, держался в отдалении. Вне всякого сомнения, он считал зодчего главным виновником их утраты. Поймав гневный взгляд юнца, Джахан понял, что они нажили себе еще одного врага. Когда мальчишка, бросив на гроб старшего брата горсть земли, скрылся в толпе, ученик зодчего последовал за ним.