Бернард Корнуэлл - Гибель королей

– Нет! – прозвучал голос из-за деревьев. – Нет!

К кому он обращается? Ко мне? А, не важно. Второму всаднику удалось высвободить ногу из стремени, и сейчас он лежал на спине, пытаясь подняться. Я подошел и наступил на щит, в петли которого все еще была продета его левая рука, – тем самым обездвижив его, – а затем пронзил его мечом. Одним мощным движением.

На лесную подстилку из листьев хлынула кровь. Умирающий стал судорожно хватать ртом воздух, его тело задергалось, правая рука опустилась.

Тем временем копейщик справился со своей лошадью и направил ее на меня. Он ткнул в мою сторону копьем, но я лишь отклонился в сторону, ухватился за ясеневое древко и сильно дернул. Всадник был вынужден выпустить копье, иначе он вывалился бы из седла. Лишившись копья, он решил выхватить меч, но его лошадь вдруг попятилась, и он замешкался. Именно в это мгновение я и вонзил «Вздох змея» ему в правое бедро, под кольчугу. Почувствовав, как лезвие рассекло мышцы и наткнулось на кость, я быстрым и мощным движением надавил на меч и повернул. И опять из глубины леса донесся голос:

– Нет!

Но да. Копейщик успел только наполовину вытащить свой меч из ножен. Из раны по его ноге текла кровь. Я левой рукой ухватил его за правый локоть и сдернул с лошади.

– Идиот, – рявкнул я и убил его точно так же, как убил его товарища, а потом быстро повернулся в ту сторону, откуда раздавался голос.

Тишина.

Где-то далеко затрубил рог, в ответ ему протрубил другой. Звуки доносились с юга, и я понял, что Эдуард на подходе. Начал звонить колокол, вероятно, в Сефтесбери, в конвенте или в церкви. Раненая лошадь жалобно ржала. Копейщик умер, и я вытащил меч из его горла. Мои сапоги потемнели от крови. Я ощущал страшную усталость. Я мечтал о еде, о мягкой кровати и о теплой шлюхе, но был вынужден пойти по тропе туда, откуда на тропу выскочили эти два идиота.

В том месте тропа делала поворот, и густая листва мешала разглядеть, что впереди. Через несколько шагов я увидел поляну и широкий ручей. В лучах восходящего солнца трава казалось необычайно зеленой, а многочисленные маргаритки – необычайно яркими. На поляне стоял Сигебрихт и еще трое мужчин, а также Этельфлед. Все сидели верхом. Наверняка тем двоим кричал кто-то из этих людей, но кто именно и зачем, определить я не смог.

Я вышел из укрытия. Мое лицо было закрыто нащечными пластинами, кольчуга и сапоги забрызганы кровью, та же кровь запеклась и на клинке «Вздоха змея».

– Кто следующий? – спросил я.

Этельфлед рассмеялась. Позади нее пестрый зимородок вспорхнул над ручьем и исчез в лесу.

– Лорд Утред, – сказала она и, пришпорив лошадь, направила ее ко мне.

– Тебе не причинили вреда? – спросил я.

– Они все были чрезвычайно вежливы, – ответила она и с насмешкой посмотрела на Сигебрихта.

– Их всего четверо, – сказал я. – Кого мне убить первым?

Сигебрихт выхватил свой меч с хрустальным навершием. Я уже готов был отступить к лесу, где у меня имелось преимущество перед всадником, но, к моему изумлению, тот отшвырнул меч. Оружие тяжело упало на землю в нескольких шагах от меня.

– Я сдаюсь на твою милость, – сказал Сигебрихт. Остальные трое последовали его примеру и бросили мечи на землю.

– Слезайте с лошадей, – велел я. – Все четверо. – Я дождался, когда они спешатся. – На колени. – Они опустились на колени. – А теперь найдите хоть одну причину, почему мне не надо убивать вас.

– Мы сдались тебе, лорд, – сказал Сигебрихт, склоняя голову.

– Сдались, – усмехнулся я, – потому что твоим двум идиотам не удалось убить меня.

– Это не мои идиоты, лорд, – униженно произнес Сигебрихт. – Они люди Этельволда. Мои люди вот эти трое.

– Кто отдавал приказ тем двум недоумкам? Он? – обратился я к Этельфлед.

– Нет, – ответила она.

– Они хотели славы, лорд, – сказал Сигебрихт. – Они хотели прославиться как те, кто сразил Утреда.

Я приставил окровавленное острие «Вздоха змея» к щеке Сигебрихта.

– А ты чего хочешь, Сигебрихт Сентский?

– Заключить мир с королем, лорд.

– С каким королем?

– В Уэссексе есть только один король, лорд. Король Эдуард.

Я лезвием меча приподнял его волосы, собранные в хвост. Как же легко перерубить ему шею, подумал я.

– Зачем тебе мир с Эдуардом?

– Я ошибался, лорд, – смиренно произнес Сигебрихт.

– Сударыня? – позвал я, не спуская с него взгляда.

– Они увидели, что ты преследуешь их, – пояснила Этельфлед, – и этот человек, – она указала на Сигебрихта, – предложил отвезти меня к тебе. Он сказал Этельволду, что я смогу уговорить тебя примкнуть к нему.

– И Этельволд поверил в это?

– Я сказала ему, что попытаюсь, – ответила она, – и мне он поверил.

– Он дурак, – сказал я.

– А вместо этого я посоветовала Сигебрихту самому заключить мир, – продолжала она, – сказала, что он сможет дожить до сегодняшней ночи только при условии, что уйдет от Этельволда и присягнет в верности Эдуарду.

Я сунул меч под выбритый подбородок Сигебрихта, поднял его голову и посмотрел в его чрезвычайно красивое лицо, в его ясные глаза. В этих глазах я не увидел даже намека на коварство, один страх. Однако я понимал, что мне придется убить его. Я передвинул меч к шелковой ленте вокруг его шеи.

– Расскажи мне, почему я не должен перерезать тебе глотку, – приказал я.

– Я сдался тебе, – ответил он, – я попросил о пощаде.

– Что это за лента? – спросил я, перерезая ленту. Острие меча оставило на его коже царапину.

– Подарок одной девушки, – ответил он.

– Леди Эггвинны?

Он пристально посмотрел на меня.

– Она была красавицей, – с тоской произнес он, – она была ангелом, она свела меня с ума.

– И предпочла Эдуарда, – сказал я.

– Она мертва, лорд, – продолжал Сигебрихт, – и король Эдуард, думаю, сожалеет об этом так же, как и я.

– Сражайся за живых, – вмешалась Этельфлед, – а не за мертвых.

– Я ошибался, лорд, – сказал Сигебрихт.

Я все никак не мог поверить ему и вдавил острие лезвия ему в шею. В его голубых глазах отразился ужас.

– Это решение моего брата, – спокойно произнесла Этельфлед, отлично понимая, что у меня на уме.

Я сохранил ему жизнь.

В ту ночь, как мы узнали потом, Этельволд пересек границу и вошел в Мерсию. Он ехал на север до тех пор, пока не добрался до дома Сигурда, где ему уже ничего не угрожало. Ему удалось сбежать.

Альфреда похоронили.

Церемония затянулась на пять часов и состояла из молитвенных песнопений, причитаний и проповедей. Старого короля уложили в гроб из вяза, расписанный сценами из жизни святых, на крышке был изображен возносящийся к небесам Христос, почему-то с удивленным выражением на лице. В руки мертвого короля вложили кусочек истинного креста, голова усопшего покоилась на Евангелии. Деревянный гроб поместили в свинцовый короб, а тот, в свою очередь, в еще один, на этот раз кедровый, на котором были вырезаны образы святых, бросающих вызов смерти. Одного святого сжигали, однако языки пламени не причиняли ему вреда, другого, вернее, другую, пытали, но она с улыбкой прощала своих мучителей, третьего кололи копьями, а он продолжал читать проповедь. Этот тяжелый саркофаг перенесли в крипту старой церкви и дверь запечатали. Альфред пролежал там до тех пор, пока не достроили новую церковь, а затем его перенесли в склеп. Помню, Стипа рыдал как ребенок. Беокка тоже плакал. Даже Плегмунд, этот суровый епископ, утирал слезы, читая проповедь. Он говорил о лестнице Иакова, которая якобы явилась ему во сне такой, какой ее описывают в священных книгах, и о том, что Иаков лежал на камне-подушке под этой лестницей и слышал голос Господа.