Саймон Скэрроу - Кровавые вороны Рима

Впереди какой-то хитроумный воин подкараулил всадников и метнул охотничье копье. Катон успел увернуться от удара, но следовавший за ним фракиец не заметил опасности, и копье угодило лошади между ног. Животное дернулось, и всадник выпал из седла. Он рухнул в гущу силурских воинов, сбив нескольких с ног, но уже в следующее мгновение те накинулись на фракийца, словно свора собак. Еще одного фракийца ударили топором по колену, но он не сдался, а, стиснув зубы, прижал бедро к седлу и продолжил путь. Ряды силуров постепенно редели, и вскоре Катон с фракийцами отъехали от места схватки. Впереди виднелось открытое пространство, за ним ряды кольев, а дальше сосновые деревья переходили в каменистую часть перевала.

Катон повернул Ганнибала в этом направлении, уцелевшие фракийцы поехали следом, отбиваясь от последних преследователей. Наконец отряд добрался до открытой местности, лошадиные копыта глухо застучали по торфянистой почве. Отчаянная попытка спасти знамена и с честью выйти из кипящей за спиной битвы удалась.

Ряды кольев остались позади, всадники сбавили ход, въехав в рощу. Катон придержал коня и оглянулся на бугор. Сражение подходило к концу. Силуры сновали возле фургонов, добивая беспомощных раненых. Катон поспешил скрыться под сенью деревьев, пока враги не заметили небольшой отряд всадников, которому удалось прорваться сквозь их ряды. Сквозь густые, тяжелые сосновые ветви кое-где проскальзывали золотистые лучи солнца. Шум битвы сюда не доходил, а над головой беззаботно чирикали птицы. Землю покрывал толстый ковер из опавших сосновых иголок и веток, по которому мягко ступали лошадиные копыта. Катон понимал, что надо как можно скорее выйти на дорогу и опередить противника. Если задержаться в сосновой роще, Каратак вскоре направит в погоню своих воинов, чтобы расправиться с ускользнувшими римлянами.

– Господин префект, – нарушил мысли Катона один из фракийцев. Кавалерист указал на воина, раненного в колено. – Надо помочь Эвмену. С такой ногой он долго не продержится в седле.

Катон и сам видел, что состояние раненого плачевное, а рана причиняет нестерпимые страдания. Нога беспомощно свисала с наскоро сооруженной повязки, удерживающей раздробленный сустав. На ковер из сосновых игл с сапога стекала кровь.

– Нам нельзя останавливаться, – покачал головой Катон. – Нужно как можно дальше оторваться от силуров.

– Господин префект, но ведь он не может в таком состоянии ехать верхом.

Фракиец был прав. Но Катон понимал, что даже короткая остановка для помощи раненому подвергает риску всех остальных. От этого на душе сделалось скверно. Нужно во что бы то ни стало добраться до Глевума и спасти знамена. И как можно скорее доложить губернатору Осторию о местонахождении Каратака и его войска. Заставив себя забыть о чувствах, Катон решительно ответил:

– Перевяжи ему рану, а потом догоняйте нас. Он должен ехать со всеми остальными. А если не сможет, придется оставить его здесь.

Фракиец отдал честь и с нескрываемой горечью бросился помогать товарищу. Катон, скрепя сердце, махнул рукой, предлагая отряду следовать дальше, по направлению к дороге, ведущей на Гобанниум.

Далеко за полдень небо очистилось от облаков, и над крепостью Брукциум засияло солнце. Макрон распорядился поддерживать сигнальный костер, и теперь, когда ветер утих, серые клубы дыма поднимались высоко над долиной. Все время после отъезда Катона и двух эскадронов фракийцев Макрон оставался в башне над главными воротами, так как здесь была самая высокая точка обзора в крепости. Он наблюдал, как всадники взобрались на уступ и проехали вдоль горы, а затем скрылись из вида. Последний отряд силуров исчез за гребнем у входа на перевал, после чего оставшиеся во вражеском лагере воины приступили к своим обычным делам. Разведчики следили за крепостью с безопасного расстояния, а их товарищи рыскали в поисках еды, дров и бревен для постройки укрытий. Силуры также занимались сооружением заслонов, чтобы во время следующей атаки укрываться от метательных копий защитников крепости.

– Оказывается, дикарей можно кое-чему научить, – криво усмехнулся Макрон, но уже в следующее мгновение его лицо стало сурово-сосредоточенным, а взгляд снова устремился в сторону перевала.

Его мучили неизвестность и тревога за судьбу друга. Как там продвигается отчаянный замысел Катона? Гарнизон остро нуждается в воинах из колонны подкрепления вместе с эскортом. Брукциум может выдержать сколько угодно штурмов, имея две когорты в полном боевом составе вместе с эскортом, посланным охранять колонну подкрепления. Макрон с болью в сердце смотрел на воинов, занявших позиции на стене. Как мало их осталось! Как редко они стоят! Всего в крепости насчитывалось менее двух сотен боеспособных солдат. Если Каратак надумает пойти на штурм до возвращения Катона, у силуров появится отличная возможность опрокинуть оборону защитников крепости. Напряженно всматриваясь в даль, Макрон признался себе, что друг может и не вернуться. Время тянулось бесконечно долго, и Макрону казалось, что Катон покинул крепость давным-давно. Не давал покоя страх, что произошло самое худшее.

В отчаянии Макрон стукнул себя кулаком по колену. За это время могло случиться что угодно. Возможно, войску Каратака пришлось убраться восвояси, а может быть, отступать была вынуждена колонна подкрепления. Также не исключено, что на перевале сейчас кипит битва. Кто знает, какой из этих вариантов наиболее вероятный? Прислонившись к деревянным перилам, Макрон на мгновение закрыл воспаленные глаза. От постоянного недосыпания кружилась голова. Ноги и руки вдруг онемели и не хотели слушаться, и Макрон впервые в жизни задумался, сколько еще он сможет прослужить в армии. Он знал многих ветеранов, прослуживших гораздо дольше положенных по контракту двадцати пяти лет. Сказать по совести, впрок им это не шло. Однако армейское начальство закрывало глаза на их немощи, так как высоко ценило драгоценный боевой опыт, приобретенный во время службы в легионах.

Сам Макрон, как многие старые служаки, мечтал уйти на покой и обзавестись маленькой фермой в Этрурии, заботиться о которой будут рабы. А вечера можно коротать в местной таверне, предаваясь воспоминаниям в компании других ветеранов. Однако теперь, когда перспектива уйти в отставку маячила совсем близко, Макрон вдруг стал испытывать отвращение к спокойному образу жизни и порой даже впадал в отчаяние. Воинское дело было единственным ремеслом, которое он знал и по-настоящему любил. Чего стоит жизнь без привычного распорядка дня, дружеских пирушек в ожидании очередного похода? Все это стало неотъемлемой частью его существования, приросло намертво, будто вторая кожа.