Алекс Брандт - Пламя Магдебурга

Кессадо прищурился, положил руку на эфес.

Те, кто ему нужен, стоят прямо перед ним, в нескольких шагах. Высокие, рослые парни; смотрят без страха, видно, надеются, что сумеют справиться с ним. Глупая деревенщина…

– Назовите свои имена, – приказал он.

Пятеро переглянулись, замялись на секунду. Тот, что стоит слева – чернявый, с падающими на лоб волосами, – ответил первым:

– Петер Штальбе.

Любопытно, кто он такой? Пахарь, ремесленник? Может, охотник? Больно наглый у него взгляд. Смотрит, будто смеется. Что ж, с него и начнем.

– Отто Райнер.

Этот и поспокойнее, и в плечах поуже. В руке меч – пожалуй, слишком короткий для настоящей схватки. Таким только коровьи туши разделывать.

– Якоб Крёнер.

Сопляк. Еще и усы толком не выросли. Даже жаль убивать такого. Впрочем, глаза у него спокойные и руки не дрожат.

– Каспар Шлейс.

Коренастый, с большой круглой головой. Снести ее одним ударом, как тому знаменосцу при Луттере [52].

– Клаус Майнау.

А вот этот жидковат, дерьмо, а не противник. Все губы себе искусал, шарит взглядом по сторонам. Еще, чего доброго, сбежит. Надо пустить его сразу вслед за чернявым.

Пять противников. Пять багряных полос на золотом щите. Пожалуй, нужно что-то оставить на память об этом городе. Во Фландрии под его началом служил один бургундец, тихий, невзрачный малый с пустыми глазами. У каждого убитого им противника он отрезал фалангу указательного пальца и прятал в карман, пришитый к тыльной стороне куртки. Если подумать – не самый дурной трофей.

Впрочем, вздор. Пора начинать.

– Санчес!

Коротышка Санчес вышел вперед, откашлялся, хрипло произнес:

– Слушайте хорошо. Каждый выходить в свою очередь, когда господин капитан показывай…

Кессадо едва заметно поморщился. Святой Иаков, уже шесть лет они воюют в Германии, а Санчес так толком и не научился говорить по-немецки. Мясник. Горазд только головы людям проламывать.

– … бьется один, другие стоять и не помогать, – продолжал коротышка. – Пистолет и аркебузу нельзя, только меч или шпага…

С заложниками все вышло удачно. Кроме Маркуса, ему нужен был еще один – кто-то из городской верхушки, уважаемый человек. Непреложная истина: чтобы удержать толпу, надо захватить ее вожаков, тех, кто может отдавать приказы. Поэтому он и велел Гюнтеру привести к нему членов Совета.

– … кто вздумал на побег, – бубнил Санчес, – тому стреляем в спину. Убивать труса…

Они явились втроем. Толстый, с потухшим взором старик – бургомистр. Усатый, желчный – казначей. Третий – крепкий, молчаливый – начальник стражи. Старались держаться надменно, хотя в глазах у них – и он это прекрасно видел – плескался страх. Они боялись его и не сразу смогли взять в толк, чего он от них хочет. Предлагали выкуп, лишь бы он ушел из города и никому не причинял вреда. Болваны, глупые недоноски… Ему нужны не деньги, а месть. В конце концов он смог им это втолковать. Разумеется, когда дело будет сделано, они возместят ему все издержки. Проигравший платит, таково правило. Но об этом они поговорят позже, когда будет решено главное.

– … раненых нет. Щадить никого не будем…

Поразмыслив, Кессадо выбрал начальника стражи. Бургомистр – старая развалина, маленький казначей – умен, но не более того. В них нет внутренней силы, нет злости. Они не опасны. А вот этот третий – черт его знает, такой может повести за собой людей. Пусть посидит под присмотром.

– … ждите, когда я махать рукой. Тогда начало…

Когда все закончится, они возьмут в городе серебро и съестные припасы. Путь предстоит неблизкий, нужно торопиться. Тилли со своей армией отступает в Саксонию, шведы приближаются с севера. Скоро они займут Магдебург и будут хозяйничать на здешних дорогах. Мешкать нельзя, иначе попадешь к чертовым еретикам в лапы… Никто из его людей не согласится перейти на сторону шведов. Болвана Дитриха, который посмел заикнуться об этом, Кессадо немедля выставил – пусть убирается ко всем чертям, служит кому угодно. Можно изменить государю, но нельзя изменять собственной вере.

– … помолитесь Господу и деритесь честно…

Здесь, в Германии, они уже шесть лет. Воевали под знаменами Альдрингена, Тилли, Паппенгейма. Немецкие генералы с радостью принимают к себе испанцев – из Арагона, Кастилии, Валенсии, Каталонии. Кто сравнится с иберийцем в доблести и отваге? Немцы думают только о деньгах, французы – лентяи, не умеющие переносить трудностей, еретики-голландцы – слишком трусливы и осторожны. Англичане – хорошие стрелки, но не более того. А вот испанцы – те всегда идут в бой и одерживают победу, даже если для этого приходится грызть зубами железо. И потому нет на свете державы сильнее Испании.

– … Sн nos ayudarб la Santa Virgen Marнa y todos los santos [53], – произнес Санчес и перекрестил свой покатый лоб.

… При Луттере его рота, потеряв убитыми треть, атаковала один из фланговых батальонов датчан и обратила его в бегство. Люди валились на траву, срубленные ударами шпаг и мечей, падали на колени, моля о пощаде. Ломались пополам пики, алебарды застревали в разорванных животах, и знамя еретиков клонилось к земле. Врагов было гораздо больше, но они рассеялись от первого же удара, разлетелись, словно ячменная шелуха. Что с того – рота или батальон у тебя под рукой? Численность не имеет значения. Только истинная вера придает человеку решимости и отваги. Только истинная вера приносит победу! Сказано: я преследую врагов моих, и настигаю их, и не возвращаюсь, доколе не истреблю их. Поражаю их, и они не могут встать, падают под ноги мои. Ибо Ты препоясал меня силою для войны и низложил под ноги мои восставших на меня. Ты обратил ко мне тыл врагов моих, и я истребляю ненавидящих меня. Они вопиют, но нет спасающего; ко Господу, – но Он не внемлет им. Я рассеиваю их, как прах пред лицем ветра, как уличную грязь попираю их [54]…

Санчес отступил на шаг назад:

– Todo es preparado, el seсor [55].

Что ж, приготовления завершились. Пора преподать свинопасам урок.

Вытащив из ножен шпагу, Кессадо острием указал на Петера:

– Ты первый.

Петер достал из-за пазухи крест и поцеловал его.

Санчес поднял вверх руку.

Да свершится ныне воля Божья…

Маркус сидел на стуле неподвижно, чувствуя, как медленно возвращаются к нему силы. Кровь быстрее бежит по венам, согревая руки, боль в плечах утихает. Незаметно для Хавьера он пошевелил пальцами, сжал и разжал кулаки, напряг мышцы. Тело вновь повинуется ему, повинуется, как и прежде. Значит, он сможет драться.

Маркус стиснул челюсти, с силой выдохнул воздух. Сегодняшний день станет днем его смерти – это решено, и изменить уже ничего нельзя. Пятеро его друзей, стоящих сейчас в центре площадки, умрут, и он последует за ними. В рай или в ад, куда рассудит Господь. Жить в Кленхейме – жить, каждый день вспоминая о том, что случилось по его вине, – он все равно не сможет. Кессадо прав: унижение – хуже смерти…