Алекс Брандт - Пламя Магдебурга

И сейчас, на моих глазах, все это трещало, распадалось, и жизнь выходила из города, как выходит воздух из сгорающего полена…

В какой-то момент мне вдруг почудилось, что Магдебург исчез, провалился в огненную, жадную смоляную бездну, что нет больше моего дома, нет Широкого тракта, нет каменных стен на берегу Эльбы, нет ничего – ни жизни, ни надежды, ни памяти. И только Собор остался на месте – уцелел, удержался, ухватился за низкое горящее небо каменными лапами башен. Господь не уберег свою канцелярию…

– Что случилось с членами Совета? – спросил я. – Вы что-нибудь знаете о них?

Бек пожал плечами:

– Слухи, только слухи. Кто-то говорил мне, что часть из них укрылась в доме Алеманна. Другие, вероятно, погибли. Разве можно теперь узнать точно…

Пастор замолчал и медленно перекрестился.

– У вас, должно быть, остался там кто-то, – сказал он через некоторое время.

– Августина. Жена… – выдавил из себя я.

– Помолитесь за нее. Все мы сейчас гораздо ближе к небу, чем прежде. Бог услышит вашу молитву.

– Я хочу найти ее.

– Бесполезно. Дождитесь, пока спадет пламя. Иначе сгорите заживо.

Снизу донеслись тягучие звуки органа. Чистый, неизгаженный дымом воздух становился музыкой, проходя по стальным трубам, а затем устремлялся сквозь крышу собора вверх, к небесам. Но сейчас эта музыка не умиротворяла, а резала сердце.

– Начинается вечерняя служба, – сказал мне Бек. – Мне нужно идти. Прошу вас, пойдемте со мной.

Лицо Альфреда Эшера было перекошено от страха, и цеховому старшине пришлось даже прикрикнуть на него, чтобы привести в чувство.

– Их всех перебили, господин Эрлих, – лепетал юноша. – Всех… Никого не осталось… Это солдаты, наверняка солдаты…

Якоб Эрлих похлопал Альфреда по плечу, обвел взглядом всех остальных.

– Возвращаться надо, – буркнул под нос Вильгельм Крёнер. – Раз здесь такая чертовщина…

– Точно, – поддакнул Райнер. – Надо убираться, пока еще целы.

– А ты что скажешь? – спросил цеховой старшина, повернувшись к сыну.

– До Вольтерсдорфа немного осталось, – хмуро ответил тот. – Дела не бросают на полпути.

Якоб Эрлих пригладил рукой седую бороду, усмехнулся. Вот это речь настоящего мужчины. Молодец Маркус! А остальные – просто слюнтяи, способные испугаться собственной тени. Напрасно он на них понадеялся. Но ехать дальше и вправду нельзя.

– Возвращаемся в Кленхейм, – сказал он. – Разворачивайте телегу.

И они тронулись в обратный путь. Маркус, недовольный отцовским решением, ехал рядом с Альфредом Эшером, расспрашивал, что тот увидел в деревне. Вильгельм Крёнер почесывал небритую щеку. Гюнтер Цинх полулежал, опершись на локоть, задумчиво глядя в чистое голубое небо.

Сзади послышался какой-то неясный гул, в котором они не сразу смогли разобрать стук конских копыт. Господи Боже, неужели опять…

Обернувшись, цеховой старшина увидел, как через гребень холма, в двухстах или трестах шагах позади, переваливают серые тени всадников. Их была не дюжина и не две, а гораздо больше.

– Всем в лес, живо! – скомандовал он, вытягивая из кобуры пистолет. – Маркус, Альф! Скачите с остальными!

– А как же ты, отец?

– Я следом, – отозвался цеховой старшина, а затем, видя, что Маркус колеблется и не хочет оставлять его одного, крикнул: – Делай, что велено!

Тот не посмел ослушаться, пришпорил рыжую лошадь, понесся с дороги прочь. Райнер, Цинх и Крёнер перепрыгнули через тележный борт и со всех ног побежали к кромке деревьев.

Глядя, как приближаются всадники, Якоб Эрлих выпрямился в седле, щелкнул пистолетным замком. Навряд ли ему посчастливится убить кого-то из этих тварей. Их слишком много, они сумеют подстрелить его раньше. Но разве в этом дело? До леса – полсотни шагов. Нужно задержать преследователей, выиграть хоть немного времени, чтобы Маркус и остальные успели скрыться.

Он поднял руку с зажатым в ней пистолетом.

Жаль, что приходится умирать вот так. Но ничего не поделаешь.

Над дорогой ударили выстрелы.

Фон Майер закашлялся, его желтоватые, больные глаза выпучились. Магда положила ему руку на грудь, будто желая успокоить рвущиеся оттуда хрипы.

– Я попросила Клару сделать липовый настой, – тихо сказала она мужу. – Будет готово к вечеру.

Советник затих, прикрыв глаза. Дыхание его было тяжелым, судорожным, словно он только что вынырнул из глубокой темной воды.

– Пожалуй, вам сегодня не стоит больше разговаривать, Готлиб, – сказала Магда, глядя на него с тревогой. – Отдохните.

– Нет! – зло прохрипел фон Майер, пытаясь сесть на кровати. – Нет! Я должен вам все рассказать сейчас. Нельзя ждать до завтра. Нельзя, понимаете?!

И торопливо, чтобы они не успели ему возразить, заговорил снова:

– На чем я остановился? Ах да… Я послушался Бека, как прежде послушался Брауэра. Страх перед огнем удержал меня. Я не решился куда-либо идти. Ночью я не спал. Никто в соборе не спал. Люди были измучены теснотой, страхом, неизвестностью. Уже почти сутки мы провели без воды и пищи. Теперь никто не разговаривал, не расспрашивал соседа, не молился – не было сил. Все мы просто сидели среди пересохшего, выжженного солнцем поля и ждали, когда Господь пошлет дождевую тучу. Бек сказал мне, что утром Тилли наверняка появится в Магдебурге, чтобы осмотреть захваченное и отдать необходимые распоряжения. Что ни говори, а Магдебург, пусть даже такой, каким стал, остается ключом ко всей Эльбе. Я возмущенно спросил Бека, чего можно ждать от появления старого мясника, если только не новой волны грабежей и убийств. Но пастор рассуждал по-другому.

– Если Тилли появится в городе, – сказал он, – я первым выйду к нему и брошусь перед ним на колени, чтобы он пощадил Магдебург и оставил нам то немногое, что еще не сгорело в огне. Каким бы чудовищем он ни был, в его власти спасти город и не дать ему погибнуть окончательно.

Я не стал с ним спорить, Карл. Признаться, мне уже было все равно. Я всматривался в закопченные стекла, ожидая, когда утихнет пожар. Нужно было выгадать время, успеть, прежде чем солдаты снова вернутся в город.

На рассвете я решился выйти наружу. Было холодно. В воздухе шевелился серый прогорклый туман, скудный дым пепелища. Тяжелая дверь собора захлопнулась за моей спиной, и часовой со скрипом заложил щеколду.

Я медленно пошел вперед, оглядываясь и не узнавая дороги. Битое стекло, кровь, осколки камня, мусор вперемешку с золой. Каждый порыв ветра поднимал облачко серой пыли, которое затем плавно оседало вниз. Мои ноги увязали по щиколотку. Всюду была тишина. Не скрипели колеса телег, не стучали подошвы по мостовой, не перелетали из дома в дом звуки человеческих голосов. Только неподалеку кто-то слабо выкрикивал в пустоту имена, видно, разыскивал своих близких. А сверху – как снег – падал на землю светлый невесомый пепел. Заваленный снегом, непроходимый, безлюдный лес…