Алекс Брандт - Пламя Магдебурга

– Что же нам тогда делать? – бормотал он. – Работы в конюшне больше нет, батраком никто брать не хочет…

Мать повернула к нему голову, утерла слезы тыльной стороной ладони:

– С господином Шлейсом ты говорил?

Петер кивнул:

– Он не даст нам взаймы… И поденщики ему не требуются…

– А что господин бургомистр?

– К нему не подойти. Он сейчас не выходит из дому, даже в церкви не появляется…

Мария Штальбе поднялась с табурета, последний раз всхлипнула, успокаиваясь. Ее лицо теперь было собранным и серьезным.

– Я поговорю с господином Грёневальдом, – решительно сказала она. – Земли у него много, он может тебя нанять. А про Маркуса больше и заговаривать со мной не смей.

Сейчас, стоя перед крыльцом дома Эрлихов, Петер не знал, как себя повести. Признаться, что мать не пустила его, – значит выставить себя на посмешище. Но и принять клятву вместе со всеми тоже нельзя. Так он и стоял, высокий, черный, растерянный, без конца сдавливая пальцами свою протертую шапку.

Неподалеку от Петера стоял Альфред Эшер. Лицо у него было спокойное, холеные руки придерживали ствол аркебузы, светлые волосы едва заметно шевелились от ветра.

Он никому не хотел показать своего волнения. Наконец-то! Сегодня он примет клятву, станет одним из них !

Больше всего Альфред опасался, что отец запретит, и тогда ничего уже нельзя будет поделать. Фридрих Эшер был человеком до крайности упрямым, решения принимал быстро и почти не думая, но потом ни в какую не соглашался их изменить. Но на этот раз, выслушав сына, он хлопнул его по плечу и громогласно заявил:

– Отправляйся! Пусть видят, чего стоят наши цеховые парни!

Альфред, обрадованный, принялся рассказывать ему про придуманный Маркусом план, про то, как надежно они перекрыли дороги, как Маркус выбрал для засады место.

Отец слушал его невнимательно, потирал шею, отхлебывал пиво из кружки.

– Вот что, Альф, – произнес он наконец, – в этом деле ты должен показать себя. Городская шваль теперь задирает голову, смотрит на мастеров без всякого почтения. Пусть видят, что мы хороши в любой работе и умеем за себя постоять.

– Я все сделаю! – восторженно глядя на отца, воскликнул Альфред. – Вам не придется жалеть…

– Подожди, – скривил слюнявые губы Фридрих. – Дослушай. Показать себя надо, но и пули руками хватать не следует. Не лезь вперед всех, присмотрись. И слушай Маркуса – у него есть голова на плечах. Помнишь, как он расправился с теми солдатами? Держись рядом с ним, от этого будет польза.

– Спасибо, отец! – Юноша наклонился и благодарно припал губами к его волосатой багровой руке.

Сейчас, стоя перед крыльцом дома Эрлихов, Альфред без конца повторял про себя: «Я не подведу, не подведу».

Каспар Шлейс, сын лавочника Густава, тоже пришел вместе со всеми. Он старался держаться в тени и не вступать ни с кем в разговор. Беда была в том, что ему – как и Петеру Штальбе – не удалось заручиться родительским согласием.

Густав Шлейс – маленький, полноватый, словно вылепленный из хлебного мякиша, человек с печальным лицом и темными глазами – выслушал сына молча, ни разу не перебив, не задав ни одного вопроса. И лишь убедившись, что Каспар высказал все, и даже для верности спросив его: «Ты еще хочешь что-то добавить?» – сцепил пальцы рук, пожевал губами.

– Если я правильно тебя понял, Каспар, – начал он, – ты хочешь потрудиться на благо Кленхейма.

– Да, отец.

– Хорошо, – кивнул лавочник. – Очень хорошо, что ты в своем юном возрасте стараешься думать о благе других. Но скажи мне теперь вот что: ты уверен, что вся эта затея, которую придумал сын покойного цехового старшины, станет для Кленхейма благом?

Каспар хотел что-то сказать, но отец жестом остановил его.

– Маркус хочет кормить Кленхейм за солдатский счет, – продолжал он. – И это похвально. Слишком долго мы сами кормили солдат и теперь имеем право на возмещение. Но мне кажется… мне кажется, что Маркусом движет не только забота о нашем городе. Думаю, ему не терпится показать себя, вылезти вперед. Однако честолюбие – весьма опасная вещь, Каспар. Оно может принести другим и большую пользу, и большой вред. Скажу тебе честно: я не знаю, чем Маркусова затея обернется для всех нас.

– Но ведь собрание общины…

– Не пе-ре-би-вай, – спокойно произнес Густав. – Ты не был на том собрании, равно как и ни на одном другом. А я был. Маркус предлагал собирать с солдат дань еще до того злосчастного дня, как на Кленхейм напали. Большинство тогда не поддержало его, а бургомистр и господин Хойзингер были решительно против. Против проголосовал и я. Второй раз разговор обо всем этом зашел через несколько дней после смерти госпожи Хоффман, храни Господь ее светлую душу… На этот раз собрание встало на сторону молодого Эрлиха.

– И ты тоже?

Каспару, как старшему сыну в семье, отец разрешал обращаться к нему на «ты».

– Я – нет. Грёневальд, Хойзингер, Траубе, Шёффль, цеховые мастера – проголосовали против.

– Но почему тогда ты позволил мне отправиться со всеми на Магдебургский тракт?

Лавочник слегка поджал губы.

– Видишь ли, Каспар, все не так просто, как кажется. Скажу честно: я не верю в начинание Маркуса. Нападать на солдат – слишком опасное дело. Многим оно может стоить жизни, и мне бы очень не хотелось, чтобы и ты оказался в их числе. Но! – И Густав Шлейс приподнял вверх пухлый, короткий палец. – Но в нашей жизни никогда и ни в чем нельзя быть уверенным до конца. Если Маркусу улыбнется удача, нам не следует стоять в стороне. Ты прекрасно знаешь, как плохо идут теперь наши дела и как плохи дела во всем городе. Приняв участие в этом – э-э-э – предприятии, мы могли бы претендовать на часть общего выигрыша и тем самым избавить себя от голода, который, уверяю тебя, уже не за горами. Для этого я и отправил тебя валить деревья в лесу. Нельзя отмежевываться от дела, которое может принести нам пользу.

– Я не понимаю, отец, – растерянно глядя на него, пробормотал юноша.

Густав Шлейс вздохнул:

– Если бы ты был немного знаком с горным делом, как твой двоюродный дед, ты бы понял быстрее. Представь, что перед нами – вход в шахту. Внутри может быть богатая золотая жила, способная обеспечить безбедную жизнь десяткам семей. В шахте темно, и никто не знает, насколько прочно укреплены штольни и не обрушится ли земля на голову первому вошедшему туда смельчаку. Что делать? Уйти прочь – значит отказаться от своей доли золота, лезть первому – рисковать своей шеей. В такой ситуации умный человек будет держаться рядом со входом. Он поможет своим товарищам таскать тележки, кирки, фонари и все прочее, что необходимо для дела, поможет сделать всю подготовительную работу. Он будет вместе с ними – и чуть-чуть позади них. Если шахта обвалится – он выживет. Если они найдут золото – он к ним присоединится.