Алекс Брандт - Пламя Магдебурга

Хоффман смотрел на него со смешанным чувством жалости и отвращения.

– Готлиб, вам не следует волноваться, – произнес он. – Цирюльник сказал, вам нужно спокойствие, иначе снова придется отворять кровь.

– Не говорите, что я должен быть спокойным, Карл, – хрипло произнес советник, продираясь сквозь кашель. – Если цирюльнику угодно сцедить мою кровь – пусть делает то, что считает необходимым… Мне нужно только успеть рассказать вам все… Рассказать все то, из-за чего болит мое сердце… Думаете, я о богатстве жалею? О сожженных домах? Нет… Мне страшно оттого, что в людях не останется памяти… Они забудут о том, каким Магдебург был прежде, какого величия он достиг…

Губы советника дрогнули, из-под закрытых век выбежала слеза – скатилась по серой щеке, словно дождевая капля.

– Магдебург был не просто скоплением домов у реки. Он был молитвой – понимаете? Молитвой, застывшей в камне и мраморе, гимном во славу Создателя. Каждый дом, каждый поворот улицы, каждый кусок стекла… И все это сгорело. Сгорело…

Он не договорил – кашель вновь согнул его пополам. Несколько минут Хоффман сидел, молча наблюдая, как иссохшее тело советника изгибается от приступа кашля, и крохотные красные капли летят на застиранное одеяло. Фон Майер умирал – в этом уже не было никакого сомнения.

«Нужно послать за госпожой Видерхольт, – подумал бургомистр, вставая со стула. – Да и за пастором, наверное, тоже…»

Они шли вперед, продираясь сквозь заросли крапивы, сминая ногами папоротники, вдыхая горячий, распаренный зноем воздух. Десять человек: у пятерых – аркебузы, у остальных – пики и топоры. Звяканье металла при каждом шаге, чужое, сиплое дыхание за спиной. Друг за другом идут через лес усталые люди с оружием. Пот льет с них ручьем. Что же за лето выдалось в этом году? Столько дней, и ни одного дождя…

– Далеко еще? – облизнув сухие губы, недовольно спросил Чеснок.

– Устал? – приподнял бровь Маркус.

– Вспотел весь, хуже скаковой лошади. Даже в башмаках хлюпает. Давайте привал.

Маркус ничего не ответил и продолжал идти, не замедляя шаг.

– Толку от твоего привала, – процедил сквозь зубы Вильгельм Крёнер, переступая через облепленный белыми наростами грибов полусгнивший пень. – В такую жару не остынешь. Скажи, Маркус, там хотя бы ручей поблизости есть?

Эрлих пожал плечами:

– Придем – поищешь.

Обошли стороной неглубокий, заросший бурьяном овраг. Продрались через переплетение еловых ветвей, широких и мягких, как медвежьи лапы. Дальше, дальше… Кто-то со злостью рубанул топором мешающее пройти деревце. Кто-то, остановившись, отхлебнул воды из бурдюка. Кто-то замычал под нос нехитрую песню.

Впереди, среди деревьев, показался маленький полуразвалившийся домик.

– Это еще что такое? – удивленно спросил Вильгельм.

– Кто его знает, – отозвался Чеснок. – Я таких еще пару видел в лесу – тоже разваленные, а внутри пусто. Может, отшельники в них жили или кто другой.

– Я знаю, – сказал, сбивая дыхание, Альфред Эшер. – Покойный дед говорил мне про них. Это домики лесничих.

– Каких еще лесничих?

– Раньше здесь были охотничьи угодья архиепископа. Отсюда к его столу доставляли оленей и прочую живность.

– Охотники, наверное, из наших были, из Кленхейма?

– Нет, архиепископ посылал своих. Всем прочим здесь нельзя было охотиться, за это могли и повесить.

– Вранье, – махнул тяжелой рукой Чеснок, отводя в сторону ольховую ветку. – Всегда здесь охотились. И отец мой, и дед, и все прочие из нашего корня – все были охотниками. И в петлю их за это никто не тянул.

– Был бы ты, Конрад, грамотный, умел бы читать, и спорить бы нам не пришлось, – спокойно, с ноткой превосходства сказал Альфред. – В ратуше есть бумаги на этот счет. Есть там и жалованная грамота архиепископа: дескать, охотникам города Кленхейма надлежит отстреливать в наших лесных угодьях лисиц, волков и прочих норных зверей. Понял? Норных зверей – но и только. Если бы кто посмел стрелять тут оленей и птицу – повесили бы в один раз. А лесничие за всем этим следили.

Чеснок посмотрел на него недоверчиво, почесал губу.

– Так это ж когда было, – сказал он наконец. – Архиепископов уже сто лет как нет.

Альфред рассмеялся:

– Верно! Поэтому и не помнит никто. При наместниках, при бесконечных войнах всё забросили… Кому тут теперь охотиться, кроме нас?

Умолкнув, они пошли дальше. Маркус уже сильно их обогнал, и едва можно было разглядеть за ветвями его узкую темную спину.

Солнце заплывало все выше и выше в небо. Дребезжали на слабом ветру сухие, безжизненные листья деревьев.

– И зачем вообще этот лес, – бурчал Вильгельм, поправляя на плече ствол аркебузы. – Срубили бы его давно к такой-то матери, распахали землю… Было бы хлеба вдоволь. И не пришлось бы нам у дорог отираться…

– Что тебе лес – мешает, что ли? – спросил Чеснок.

– Земля больше людей прокормит.

– Вот-вот. Жили бы посреди поля, кормили бы каждую солдатскую сволочь.

Чеснок густо сплюнул под ноги, посмотрел на Вильгельма насмешливо:

– Дурень ты, дурень. Лес тебя защищает. Хлеба ты с него не получишь, зато свой собственный хлеб сбережешь. Скажи-ка, Альф, архиепископы, поди, и распахивать лес запрещали?

– Само собой, – отозвался тот. – Рубить на дрова можно было, в пределах дозволенного, а расчищать под посев – нет. Так и повелось…

Они миновали по краю темное, заросшее тростником озеро. Вода блестела тускло, лениво, словно лезвие плохо наточенного ножа. Следом был лысоватый пригорок, на котором росло лишь несколько тонких берез и кусты орешника. Здесь, на пригорке, их ждал Маркус.

– Мы уже рядом, – сказал он, когда все подошли и выстроились в полукруг. – Теперь слушайте. Лагерь будет на отдалении, не ближе чем в полусотне шагов от дороги. Поставим шалаш, устроим из ветвей лежанки. Неподалеку от лагеря выкопаем яму в человеческий рост. На дно нужно будет навалить ветвей и сухого мха.

– Зачем яма?

– Солдаты могут заартачиться. В этом случае нужно будет куда-то прятать тела. Теперь дальше. Дозорных двое, сменяться они будут через час. Наблюдательный пункт – на пригорке, я покажу, где именно. Дорога в этом месте хорошо просматривается, все видно издалека. Дозорным – глядеть в оба. Как только на дороге кто-то покажется, дать знак остальным. Всем прочим – сидеть тихо, из кустов не высовываться, огня не разводить, не спать. Сейчас, как дойдем до места, первым делом проверьте замки в аркебузах, засыпьте порох. Все должно было готово заранее.

Он придавил башмаком торчащую из земли кротовую кочку.

– Когда появятся солдаты, каждый занимает свое место и ждет моего приказа. Без приказа ничего не делать! Выдадим себя – поможем солдатам. Поняли?