Вадим Николаев - Богатырская дружина Мономаха. Русь в огне!

– Не о Васильке ты думаешь, отец, повторяю, а о киевском престоле.

– Разве ты не хотел для меня этого престола? – спросил Мономах.

– Хотел, но не такой ценой.

– Вот до чего мы дожили, – печально произнес Мономах. – Сыновья вырастают и начинают хулить своих отцов. Яйца учат курицу.

– Ты говоришь, что я не слушаюсь тебя, отец, – сказал Мстислав. – Это не так. Помнишь, на пути из Любеча ты сказал, что надо пройти через испытания и стоять твердо. Вот я и стою твердо на том, что считаю справедливым.

Мономаху так и не удалось переубедить строптивого сына. Мстислав вернулся в Новгород, и рассчитывать на его помощь не приходилось.

Мономах тяжело переживал обличения сына, хоть и находил их несправедливыми, а тут вдруг у него обнаружился еще один обличитель – его старший дружинник, Илья Муромец.

Однажды после пира хмельной Илья, уставший, по его словам, глядеть на половецкие хари, волочил по двору подаренную Мономахом соболиную шубу, поливая ее зеленым вином и приговаривая:

– Вот так бы волочить поганых! Вот так бы проливать кровь горячую!

Слышавшие это доброхоты передали Мономаху слова Ильи в несколько искаженном виде. Якобы Илья призывал волочить самого князя Владимира. Слова о горячей крови были оставлены без изменений, но получалось так, что они тоже относились к Мономаху.

Мономах, пребывавший после ссоры с Мстиславом в не лучшем расположении духа, немедленно приказал заключить Илью в темный погреб. Позже, немного поостыв, он велел Добрыне Никитичу сходить за Ильей.

Уже совершенно трезвый Илья объяснил Мономаху, что было на самом деле, и попросил уволить его со службы, говоря, что ему уже под пятьдесят и пора уступать дорогу молодым. Мономах, который прекрасно понимал подлинную причину просьбы и которому больше всего хотелось отправить Илью обратно в погреб, сдержался и уважил просьбу богатыря.

Новым старшим дружинником был назначен Добрыня Никитич. Алеша, первым поздравивший друга, в душе затаил против него зависть. «Почему он, а не я? – думал Алеша. – Ведь это же я убил Тугор-хана. Али забыли уже о моем подвиге?» Алеша был прав: все так стремительно развивалось, новые события заслоняли собой старые, и об убийстве Тугор-хана действительно мало кто вспоминал, разве что Мстислав в недавнем разговоре с отцом.

Илья навсегда уезжал от Мономаха, которому верой и правдой прослужил почти двадцать лет. Вот что напишет об этом многие века спустя граф Алексей Константинович Толстой:

Постранствовав несколько лет по Руси, Илья вернулся в родное село Карачарово. В Муроме теперь княжил брат Олега Ярослав, однако Илью это мало волновало. В Карачарове он неожиданно женился и нажил нескольких детей.

Но это было потом, а пока посланцы Мономаха, Добрыня и Алеша, поехали в Киев к Святополку. Великий князь принял их в теремном дворце.

Заранее было решено, что говорить будет Алеша, намного превосходивший своего друга в красноречии. Он и начал:

– Князь наш и союзники его велели сказать вот что. Зачем сотворил ты зло такое в Русской земле и ударил нас, как ножом? Почему ты ослепил брата твоего? Если было у тебя какое обвинение против него, то обличил бы его перед всеми. И если бы имелась у него вина, поступал бы с ним как хочешь, но только не так зверски. Объяви же вину его, за которую сотворил с ним такое.

– Поведал мне князь Давыд Игоревич, – отвечал перепуганный Святополк, – будто Василько убил брата моего, Ярополка, и меня хочет убить и захватить города мои – Туров, Пинск, Берестье и Погорину. Еще сказал он, что целовал Василько крест с Мономахом, дабы сесть Мономаху в Киеве, а Васильку – во Владимире.

Услышав такую клевету на своего князя, Добрыня схватился за меч, но Алеша осадил его взглядом.

– Мне поневоле пришлось жизнь свою беречь, – развел руками Святополк. – И не я его ослепил, а Давыд. Я даже не знал, что он хочет его ослепить. Я просто выдал Давыду Василька, как тот у меня просил.

– Не отговаривайся тем, что Давыд ослепил его, – сурово сказал Алеша. – Не в Давыдовом городе Василько схвачен и ослеплен, но в твоем городе.

На этой ноте разговор закончился. Святополк понял, что пощады ему не будет, и решил бежать из стольного града.

Войска союзников лагерем стояли под Киевом и собирались перейти Днепр. Никогда еще Мономах не был так близок к киевскому златому престолу, как в те ноябрьские дни 1097 года.

В это время в тереме Путяты Вышатича шел спешно собранный боярский совет.

– Мой чертов зять и его сотоварищ были у Святополка и напугали князя до полусмерти, – сообщал Путята. – Слуги доносят, что великий князь собрался бежать из города. И что тогда? На киевский престол останутся два соискателя – Олег и Мономах. У Олега больше прав, но конечный выбор за нами. Кого мы предпочтем? Кто хуже?

– Оба хуже, – хмыкнул кто-то из собравшихся.

– Не надо говорить напраслину, – выступил какой-то боярин. – Я не больше вашего люблю Мономаха, но он – честный князь, а Олег – разбойник.

– Объединившись с этим разбойником, – заметил Путята, – Мономах приравнял себя к нему.

– А не боишься ли ты, Путята, – спросил боярин, – что и тебя они заставят ответить? Ведь ты не заступился за Василька тогда.

– Я сказал только, что в случае неправедного обвинения отвечать должен Давыд. Ох, не верю я в то, что обвинение было неправедным. В убийстве Ярополка – может быть. Но вот заговор между Мономахом и Васильком явно существовал. Разве своими нынешними действиями Мономах не доказал, что он мечтает о киевском престоле? Однако Давыд сотворил такое, что любое обвинение люди и впрямь теперь признают неправедным. Не то ведь прослывешь извергом рода человеческого. Но надо сделать так, чтобы Давыд, один Давыд за все ответил.