Саймон Скэрроу - Сын Спартака

Хотя теперь Марк был свободным человеком, он вскоре понял, что новый статус дает ему меньше свободы, чем он надеялся. Прежние рабы были в долгу перед своими бывшими хозяевами. От них ждали, что любая просьба хозяина продолжить службу будет воспринята как честь для них. Таков был странный обычай римского народа. Это очень отличалось от тех простых традиций, в которых мальчика воспитывали на Левкадии.

У Марка оставалось совсем немного времени. Его прежний хозяин сложил с себя обязанности консула, которые выполнял в течение прошлого года, и вскоре собирался покинуть Рим, чтобы командовать армиями и римской провинцией Заальпийская Галлия. Если Марку потребуется какая-нибудь помощь от Цезаря в поисках и освобождении матери, то он должен получить ее прежде, чем вновь назначенный генерал покинет Рим. Но сначала Цезарю нужно одержать победу над своими политическими врагами, которые хотят судить его за злоупотребление своими обязанностями во время консульства. Сегодня они должны проголосовать, состоится ли суд над Цезарем.

Весь день сенаторы выдвигали аргументы за и против суда. Цезарь несколько раз поднимался, чтобы обратиться к своим обвинителям. Как всегда, Марка поразило ораторское искусство бывшего хозяина. В своих речах он использовал и риторику, и юмор, всегда обосновывал свои мысли, оспаривая доводы своих противников и завоевывая поддержку сенаторов и большинства наблюдателей у Дома сената. Но достаточно ли этого?

Стоящий рядом с Марком седоволосый Фест задумался над вопросом мальчика. Он отвечал за личную охрану Цезаря. Под его началом был небольшой отряд, состоявший из солдат-ветеранов, бывших гладиаторов и уличных бойцов, задачей которых было обеспечить безопасность Цезаря, когда он проходил по переполненным народом улицам Рима. Марк был самым младшим членом охраны, но уже завоевал уважение других за храбрость и умение обращаться с оружием.

– Трудно принять решение. Хозяин достаточно популярен у народа. Его земельные реформы за последний год многим помогли. Но народ не может повлиять на его судьбу. Такое право есть только у сенаторов. – Он помолчал, и его лицо озарилось улыбкой. – Но смею сказать, что большинство из них не рискнут столкнуться с гневом толпы, если суд будет. Единственная опасность – если Катону удастся перетянуть их на свою сторону.

Марк посмотрел на угрюмого сенатора, сидевшего на передней скамье напротив Цезаря. Как обычно, на Катоне была его простая коричневая туника, как знак того, что он остается верен добродетелям и традициям основателей сената. В прошлом году он яростно противился реформам Цезаря, и с тех пор они стали врагами.

Один из двух новых консулов, Кальпурний Пизон, председательствующий в дебатах, встал, чтобы высказать свое мнение. Из уважения к его должности сенаторы и зрители молчали, пока Пизон прочищал горло.

– Мои сограждане-сенаторы, до конца дня остается меньше двух часов. Три дня мы слушали доводы за и против выдвинутого предложения. Я предлагаю сейчас проголосовать, подлежит ли Цезарь суду.

– Сейчас мы узнаем, – прошептал Марк.

– Не будь так уверен, – возразил Фест. – Ты забыл о нашем друге Клодии.

Марк кивнул, вспомнив горячего молодого человека, который в прошлом году организовал уличные отряды в защиту интересов Цезаря.

– Я запрещаю! – громко крикнул кто-то.

Все головы повернулись к человеку, сидевшему на скамье трибунов. Трибуны, выбранные народом, имели право заблокировать любое решение сената, но такое право – право вето – редко применялось на практике. Трибун Клодий поднялся, вытянув вперед руку:

– Я запрещаю голосование.

Тут же вскочил Катон:

– На каком основании?

Клодий с улыбкой повернулся к сенатору:

– Я не обязан объяснять тебе причины, дорогой мой Катон. Просто я имею право запретить голосование. Вот и все.

Катон с яростью смотрел на трибуна.

– Но у тебя есть моральная обязанность объяснить свое решение. Ты должен указать причину.

– Я должен? – повернулся Клодий к консулу.

Пизон вздохнул и отрицательно покачал головой.

– Ба! – вскипел от злости Катон. – Трибун злоупотребляет своим правом. Если нет уважительной причины запретить голосование, а ее в данном случае нет, тогда он не имеет права запрещать.

– Может, это и неправильно, – ответил Клодий самым обыденным тоном. – Но как бы то ни было, это моя привилегия. И тут ты ничего не можешь поделать.

После этих слов сторонники Катона взревели от возмущения и гнева, и Марк заметил, что многие из остальных сенаторов, даже те, кто обычно поддерживал Цезаря, тоже рассердились. Он повернулся к Фесту:

– По-моему, Цезарь совершает ошибку. Он не должен полагаться на Клодия.

– Может быть, но зачем рисковать проигрышем в голосовании?

– Хозяин рискует большим, чем провал в голосовании.

Марк обвел рукой сцену, разыгравшуюся в Доме сената. Выкрики продолжались, пока секретарь Пизона не стукнул посохом по мраморному полу. Постепенно шум стих. Пизон кивнул в сторону высокой фигуры, сидящей между Катоном и Цезарем:

– Слово предоставляется сенатору Цицерону.

Марк прильнул к окну, чтобы не пропустить ни словечка. Цицерон был одним из самых уважаемых сенаторов, и он еще не решил, к какой стороне примкнуть. Что бы он ни сказал сейчас, ему под силу перетянуть голоса в пользу Цезаря или против него.

Цицерон намеренно прошел на середину помещения, остановился перед консулом и повернулся к сенаторам. Марк чувствовал, в каком напряженном ожидании они пребывают, но Цицерон, мастер ораторских трюков, ждал полной тишины. И только дождавшись, заговорил:

– Достопочтенные сенаторы, не будем бередить старые раны. Не многие из нас, присутствующих здесь, смогут забыть раздоры и жестокость, которые сопровождали правление Гая Мария и Суллы. И никто из нас не хочет возврата того времени, когда все сенаторы боялись за свою жизнь, а улицы нашего великого города были залиты кровью. Поэтому давайте решать нашу сегодняшнюю трудную проблему в духе компромисса.

Катон покачал головой и хотел подняться с места. Цицерон жестом заставил его сесть, и тот нехотя опустился на скамью. Тем временем Цезарь наблюдал за ними с холодным, ничего не выражающим лицом.

– Мало кто может отрицать, – вновь заговорил Цицерон, – что обе стороны имеют законные жалобы. Консульство Цезаря было временем великого раздора из-за природы предложенных им законов. И даже я не согласен с тактикой, которую он использовал, чтобы навязать свою волю. Но сегодняшняя попытка предать его суду пахнет политикой. Конечно, я уверен, что сенаторы выслушают его и их окончательное решение будет продиктовано как разумом, так и чувством справедливости.