Саймон Скэрроу - Меч и ятаган

— Зачем спрашивать его? — воспротивился дон Гарсия. — Он член вашего Ордена. А значит, его мнение предвзято.

— Ордену он не служит вот уже два десятка лет, но не является и подданным короля Испании. Так что человек этот вполне сторонний. Ну так что, сэр Томас? Ждем вашего слова.

Вот те раз. Попробуй-ка ответь однозначно. Вообще-то, с учетом надвигающейся угрозы, просьба дона Гарсии имела под собою основания, но уж больно Орден дорожил своими галерами. А потому если поддержать испанца, то это может сказаться на дальнейшем отношении Великого магистра и большинства других рыцарей. Еще, того гляди, обидятся и отвернутся. Кроме того, налицо неплохой шанс завоевать расположение ла Валетта. А иначе и Ричарду будет сложно с выполнением задания, и об участи Марии не разузнать. Томас прочистил горло.

— Я считаю, что без галер Орден войну вести не может. Рыцари уподобятся рыбе, выброшенной на этот камень среди моря. Располагая же флотом, они с окончанием осады смогут продолжить войну против османов и их союзников-корсаров. А для этого нужны галеры. Если их забрать, то где гарантия, что их вернут Великому магистру в целости и сохранности? Кроме того, можно подумать, что какие-то семь галер сделают погоду испанской армаде. У вас, кстати, сеньор, есть приказ не рисковать своими судами и людьми понапрасну. А потому разницы, отойдут ли галеры вашему флоту или останутся здесь, как таковой и нет.

Дон Гарсия обидчиво покосился на изменника.

— Так-то вы мне воздаете за мою к вам доверительность?

— Прошу простить, я в ту пору не знал, что эти сведения конфиденциальны.

— Ох уж эти мне сторонние мнения, — желчно усмехнулся испанец, снова оборачиваясь к ла Валетту. — Ну да ладно, Бог с ними, этими галерами. Пускай остаются у вас. Только обещайте: если вдруг возникнет опасность, что они попадут к врагу, вы их уничтожите.

— Смею вас заверить. Сожгу их дотла, этими вот руками, но не допущу, чтобы они оказались у сарацин или, хуже того, у этих дьяволов корсаров.

— Тогда будем считать, что вопрос улажен, хотя и, по моему убеждению, не в общую пользу. Что касается укреплений, то я свое мнение высказал; уповаю, что в оставшееся время вы доведете их до ума. Ну а теперь мне пора возвращаться в свою ставку, на Сицилию. Засим прощаюсь и желаю здравствовать. Идемте, сеньоры! — взмахом руки позвал он своих офицеров.

Испанцы потянулись к проему, откуда вниз вела винтовая лестница. Проводив взглядом последнего идальго, ла Валетт с приязненной улыбкой направился к Томасу.

— Я в вас не ошибся, друг мой. Только рыцарь может понять, что значат для Ордена галеры.

— Я ваш слуга, сир, — почтительно склонил голову Томас, — и присягал на верность Ордену. Хотелось бы лишь, чтобы правда оказалась на моей стороне. А то ведь может статься и так, что прав дон Гарсия: эти галеры хоть и капля в море, но кто знает, может, как раз они и создадут решающий перевес над силами врага.

— Теперь мы об этом уже не узнаем: решение принято. И пусть это больше тебя не тяготит. — Похлопав Томаса по плечу, Великий магистр тронулся в сторону лестницы.

Томас задержался наверху, и к нему, улучив момент, подошел Ричард.

— Хорошо получилось, сэр Томас, — скороговоркой сказал он ему на ухо. — Вы завоевали его доверие. Этим можно неплохо воспользоваться.

— Тебе виднее.

Томас сложил руки на парапете башни и через Большую гавань устремил взор на Биргу. Все утро он гнал от себя мысли о той короткой встрече с Оливером. Не встрече, а скорее стычке… Нынче ночью сон никак не шел; был момент, когда избавлением мелькнул соблазн выбросить из головы всякую мысль о тайной причине своего пребывания на этом острове. Тем не менее, где-то в сокровенной глубине, требовала утоления неотложная, непреложная цель. Лишь после этого можно будет со спокойной душой и ясным умом встать лицом к врагу.

Вечером того же дня, когда рыцари сели ужинать, Дженкинсу и Ричарду было дано задание почистить доспехи Томаса. Снаряжение господина, а также свое хозяйство — рундучок с тряпьем, притирками и горшочками мастики и воска — эсквайр и слуга захватили с собой в зальцу и, устроившись там на табуретах, взялись за работу. Дженкинс степенно наставлял оруженосца, как правильно накладывать на поверхность доспеха притирку с мастикой, как втирать ее чистой тряпицей, пока на металле не останется лишь матовое пятно, которое затем кусочком кожи втирается до образования мягкого глянца. Ричард какое-то время натирал в тишине, после чего, кашлянув, спросил:

— Послушай, Дженкинс, а ты не припомнишь такого рыцаря, сэра Питера де Лонси?

— А как же, сэр, — с серьезным видом ответил тот, обмакивая в мастику намотанную на палец тряпицу, которой затем стал натирать гребень рыцарского шлема. — С той поры как старый король Генрих ополчился на Папу, рыцарей из Англии в Орден вступало не так уж много. Так что сэра Питера я помню, даром что пробыл он у нас недолго. Поступил служить примерно за пару лет до кончины короля. Человек был тихий, благочестивый и очень набожный. Не чета иным. Обеты свои соблюдал свято. Весть о его кончине я встретил с грустью. Он тогда только вернулся из отлучки в Англию, по каким-то семейным делам, кажется. — Дженкинс печально покачал головой. — Надо же, сплавать в такую даль для того лишь, чтобы потом утонуть здесь в гавани… Случайность поистине роковая.

— Да, — вздохнул Ричард. — А уж для меня — тем более. Он ведь был мне кузеном.

Дженкинс неторопливо поднял глаза.

— Да что вы? Вот жалость-то.

— Близки мы с ним не были, — сделал оговорку Ричард, — но все равно родня. — Он отложил начищенный нагрудник и потянулся за латным воротником. — Я перед отъездом из Лондона увиделся с его братом.

— Братом? Я и не знал, что у него был брат.

— Да так, серединка на половинку. Когда Питер покинул Англию, он был еще ребенком. Не думаю, чтобы маститый рыцарь упоминал о нем в разговорах. Хотя когда я сказал ему, куда собираюсь, он спросил, не выполню ли я одну его просьбу. Так, сущую безделицу.

— Мгм? — гукнул Дженкинс, не отвлекаясь от работы.

— Семье так и не были возвращены личные вещи сэра Питера. Было несколько раз писано сэру Оливеру Стокли, да безрезультатно.

— Не удивлюсь. Он человек занятой.

— Уж могли бы, по крайней мере, откликнуться на письма… Тут и дел-то всего ничего: вернуть пожитки.

— После себя он мало что оставил, — Дженкинс с утробным звуком дыхнул на гребень шлема и стал яростно его натирать. — Кое-что из одежды, Евангелие, письменный прибор, какая-то еще мелочевка… На сундучок только и набралось. Доспехи его отошли к Ордену.

— Понятно… Послушай, а я могу на тот сундук взглянуть? Ведь есть еще время отослать его семье, пока не нагрянули сарацины. Знаешь, как родственники обрадуются! Ты бы видел, как они убивались по покойному…