Уилбур Смит - Неукротимый, как море

Шантель приняла бокал, выплеснула разбавленное виски и налила свежую порцию.

— Ну хорошо, — кивнул он. — Что еще?

Тут она вдруг залилась слезами. Жалобно улыбалась и плакала одновременно. Не было ни хныканья, ни шмыганья носом, просто слезы медленно выступили на глазах, повисли на ресницах и тяжелыми, как кровь или сырая нефть, каплями поползли по щекам. И при этом она старалась улыбаться.

— Наваждение прошло, Николас. Не так уж долго оно продлилось… Все было как в угаре…

— Сейчас он возвращается домой часам к девяти, — полувопросительно уточнил Ник.

— Да, к девяти…

Он вынул из внутреннего кармашка льняной носовой платок:

— Вот.

— Спасибо.

Шантель промокнула глаза, по-прежнему сохраняя слабую улыбку.

— Николас, что мне делать?

— Созови аудиторскую комиссию, — начал он, но Шантель прервала его, решительно тряхнув головой.

— Ты не знаешь Дункана, — в очередной раз повторила она.

— С этим он ничего поделать не сможет.

— Он может что угодно, — возразила она. — Он способен на все. Мне страшно, Николас, очень страшно… И не только за себя, но и за Питера.

Ник резко выпрямился.

— Питер… Ты хочешь сказать, Дункан способен… физически…

— Не знаю! Николас, я уже ничего не знаю! Я совсем одна и… и запуталась… Ты единственный, кому я могу довериться.

Ник вскочил и принялся мерить шагами комнату, хмуря брови и покручивая в руке бокал, в котором легонько позвякивал кубик льда.

— Ладно, — наконец сказал он. — Сделаю все, что смогу. В первую очередь надо выяснить, какие реальные основания имеются для твоих страхов.

— Каким образом?

— Тебе об этом лучше не знать — до поры до времени.

Он разом махнул остатки виски, и Шантель встревоженно поднялась на ноги.

— Ты уже уходишь?

— Обсуждать больше нечего. Я свяжусь с тобой, когда что-нибудь узнаю. Если узнаю, точнее.

— Я провожу…

В холле она коротким кивком отослала горничную и достала пальто Ника из гардероба.

— Хочешь, дам машину? В пять вечера такси не достать.

— Прогуляюсь, — ответил он.

— Николас, я тебе так благодарна! Я уже забыла, в какой безопасности себя чувствуешь, когда ты рядом…

Сейчас она стояла очень близко; мягкие, припухлые губы влажно поблескивали; в глазах, где до сих пор не просохли слезы, сиял манящий свет. Ник понял, что надо немедленно уносить ноги.

— Я знаю, теперь все будет хорошо… — Она положила изящную руку ему на лацкан, в типичной женской манере разглаживая несуществующую складку, и быстро облизнула губы. — Мы все дурачки, Николас, все до единого. Усложняем себе жизнь… хотя до счастья только рукой подать…

— Ну да, ну да. Трудно распознать свое счастье, когда об него спотыкаешься.

— Прости меня, Николас… Видишь, я в первый раз прошу у тебя прощения. Сегодня такой день, когда многое происходит впервые… Мне очень, очень стыдно за все те мои поступки, которые причинили тебе боль. Всем сердцем хотела бы я стереть прошлое и начать с чистого листа.

— К сожалению, моя дорогая, мир устроен по-другому.

Невероятным усилием воли Ник сбросил путы наваждения и поспешно отступил на шаг. Ведь еще миг — и он прильнул бы к мягким алым губам.

— Позвоню, как только что-нибудь узнаю, — пообещал он, застегивая верхние пуговицы пальто, и распахнул дверь.

Николас торопливо сбежал со ступенек, чувствуя, как щеки заливает румянец от кусачего холода. Как он ни старался, аура женского присутствия не отставала ни на шаг, а кровь ускоренно бежала по жилам не только из-за физического напряжения.

В эту минуту — и с полнейшей убежденностью — он понял, что не относится к тем мужчинам, которые способны по желанию «включать» и «выключать» в себе любовь.

«Вы прямо какой-то весь старомодный…» Слова, брошенные Самантой, ясно прозвучали в голове. Конечно, она права: на Ника наложено проклятие… Так сказать, наброшена сеть, сплетенная из лояльности и прочих эмоций, которые ограничивают свободу его действий. Сейчас он нарушал одно из собственных правил: всегда двигайся вперед. Сейчас он описывал разворот в обратную сторону.

Да, он любил Шантель Кристи всеми фибрами души и почти половину жизни посвятил «Флотилии Кристи». Теперь Ник начинал постигать новую для себя истину: эти вещи не изменятся никогда — он, Николас Берг, вечно будет заложником собственной совести…

Подняв глаза, он с удивлением обнаружил, что очутился напротив Кенсингтонского музея естественной истории на Кромвель-роуд, и направился было к главному входу, однако часы показывали уже без четверти шесть, и ворота оказались на замке. Впрочем, Саманта все равно не проводила бы время в открытых для публики залах; скорее она скрылась где-то в лабиринте хранилищ под громадным зданием. В считанные дни девушка обзавелась полудюжиной поклонников из числа сотрудников музея. Ник почувствовал укол ревности, представив Саманту в кругу других людей, общением с которыми она наслаждается и с удовольствием предается научным беседам… Она вообще, наверное, позабыла о его существовании.

Тут Ник сообразил, что несправедлив к ней: ведь лишь минутами ранее в нем, можно сказать, кипели воспоминания о другой женщине. Лишь теперь он начинал отдавать себе отчет в том, что можно быть одновременно влюбленным в двух разных женщин двумя совершенно разными способами.

Обеспокоенный, раздосадованный, раздираемый конфликтующими чувствами лояльности и привязанности, он пошел прочь от закрытых кованых ворот музея.

Квартира Николаса располагалась на пятом этаже одного из перестроенных и заново декорированных зданий возле Квинс-Гейт.

Внутри все выглядело так, словно здесь побывал цыганский табор. Ник так и не удосужился развесить картины, не расставил книги по полкам. Полотна в рамах были прислонены к стенкам холла, а книги стопками выстроились в самых неожиданных местах на полу гостиной. Ковер до сих пор не раскатали, и он сиротливо лежал вдоль плинтуса. Из всей обстановки в глаза бросались два кресла напротив телевизора да еще пара стульев возле обеденного стола.

Что и говорить: чисто утилитарное место для сна и приема пищи, с минимальным набором удобств. За прошедшие два года он, наверное, провел здесь не более двух месяцев, да и то не подряд. Жилище — но предельно обезличенное, в нем не было ни тепла, ни воспоминаний.

Он плеснул себе виски и вместе со стаканом прошел в спальню, на ходу развязывая галстук и скидывая пиджак с плеч. Здесь обстановка была иной, о чем свидетельствовали следы присутствия Саманты. Хотя она застелила постель перед уходом, из-под кровати выглядывала пара туфель, о которые можно было запросто споткнуться и сломать ногу; на тумбочке в изголовье небрежно рассыпаны женские украшения, рядом текстом вниз лежит раскрытая книга Ноэла Мостерта «Суперкорабль», готовая треснуть в корешке; дверца платяного шкафа распахнута, открывая взгляду мужские костюмы, решительно загнанные в угол, чтобы освободить место для платьев и брючных нарядов Саманты; на краю ванны лежит пара высыхающих после стирки весьма эротичных прозрачных трусиков; на кафельном полу рассыпана пудра, а вся квартира пронизана запахом ее особенных духов…