Саймон Скэрроу - Центурион

Он обернулся к Криспу. Легионер лишь тяжело, с присвистом дышал и, трясясь в кромешном ужасе, смотрел на два ряда своих товарищей. Но вот слова проконсула просочились через его страх, и он умоляюще воззрился на Лонгина.

— Господин проконсул, молю! Пощадите меня, это была случайность! Клянусь богами! — Ноги под ним подогнулись, и он рухнул в пыль. — Сохраните мне жизнь!

Лонгин бесстрастно кивнул Амацию:

— Приступайте.

— Встать! — процедил легат, подходя к Криспу.

Отведя глаза от проконсула, тот бросился в ноги своему легату.

— Господин легат, проявите жалость! Я хороший солдат! Вы знаете мой послужной список. Пощадите меня! Вы не можете так поступить!

— Встань! — выкрикнул Амаций. — Или из-за страха ты потерял и стыд? Неужто так, по-твоему, легионер Десятого должен встречать смерть? Поднимись. — С сердитым взмахом ноги он пнул осужденного в ребра.

— А-а! — простонал Крисп, хватаясь за бок. Амаций за руку грубо вздернул его на ноги и протащил в конец площадки, где его ждали товарищи, твердо сжимая в руках дубье. Над плацем возникла короткая пауза, нарушал которую лишь тихий скулеж Криспа. Затем Лонгин, кашлянув, взмахнул рукой:

— Исполнять приговор!

Толкнув Криспа вперед, легат угрожающе вынул меч. Легионер врылся пятками и пробовал пятиться, но получил от Амация злой укол в спину. Крисп с визгом замер: впереди две линии его товарищей принялись размахивать дубинами.

За всеми этими процедурами Катон наблюдал с тошнотным чувством.

— А есть шанс, — шепотом спросил он у Макрона, — что к тому концу он все-таки проберется?

— Шанс есть всегда, — лаконично ответил друг.

— А ты видел, чтобы кому-нибудь это удавалось?

— Нет.

Амаций изготовил меч для еще одного укола, а Крисп, оглядываясь через плечо, заверещал.

— Пошел вперед! — гневно крикнул Амаций. — Ты уже и так осрамил нас хуже некуда.

На Криспа, видимо, нашел дух куража и противостояния: он внезапно метнулся вперед, по роковой дорожке между столбами. На бегу он низко пригибался, от чего удары первых двух экзекуторов просвистели мимо; то же самое и со второй парой. Но уже в третьей один легионер успел вскользь ударить осужденного по плечу. Криспа шатнуло вбок, прямо на дубину следующего, которая наотмашь хряснула по его бедру. Крисп вскрикнул от боли, но тем не менее прорвался к следующей паре. Там первый рубанул его по предплечью, а второй резко ударил по ребрам, заставив Криспа болезненно ахнуть. Теперь он уже не бежал, а ковылял под градом ударов, оставив за собой не больше четверти пути. Очередной удар, пониже других, разбил ему голень, и Крисп с воплем повалился наземь. Близстоящий легионер с размаха сокрушил ему челюсть. На песок брызнули кровь и зубы, и Крисп, свернувшись на боку клубком, укрыл ушибленную голову руками. Ближние легионеры поглядели сначала на него, затем вопросительно на своего легата.

— Кончайте его! — Амаций властно уставил вниз большой палец. — Кончайте!

Легионеры сомкнулись вокруг поверженного; с расстояния было видно, как в бешеном граде ударов взлетают и падают дубины. Вместе с тем как балясины, уже обагренные, безжалостно месили Криспа, в воздух взметались кровавые брызги. Хорошо хоть, что спустя первые несколько секунд забиваемый уже перестал издавать звуки. Амаций позволял своим людям длить экзекуцию, казалось, целую вечность. Все это время остальные свидетели стояли и взирали в бесстрастном молчании.

Наконец Амаций велел казнь прекратить, и заляпанные кровью легионеры, отдуваясь, расступились. На сыром, в лужицах крови песке лежало едва узнаваемое нечто, что когда-то было человеком. Все его конечности были переломаны, а череп разбит в серо-лиловую кашу из мозгов и осколков кости. Катон сглотнул комок из желчи и предпочел отвернуться от этого зрелища, глядя вверх через плац. Там его взгляд ухватил какое-то отдаленное движение; прищурившись, Катон увидел верхового, скачущего из-за угла крепости прямиком к плацу и месту казни, где сейчас стояла Вторая Иллирийская. При стуке копыт офицеры и солдаты, будто очнувшись, стали оборачиваться в сторону всадника.

— Что-то стряслось, — пробормотал Макрон при виде грязной повязки на голове скачущего.

Тем временем всадник подлетел и в снопе грязи с гравием поднял, осаживая, коня на дыбы. Салютнув, он тотчас полез под тунику, что-то там нащупывая.

— Кто ты, Аид тебя возьми? — сердито осведомился Лонгин.

— Трибун Гай Кариний, — всадник облизнул пересохшие губы, — послан от Шестого легиона. Скачу от самой Пальмиры. — Наконец он нашарил то, что искал под туникой — вощеную дощечку, — и на отлете протянул ее проконсулу. — Сообщение от Луция Семпрония, посланника в Пальмире.

Лонгин взял дощечку.

— Что, собственно, случилось? — посмотрел он на гонца.

Всадник мучительно сглотнул, все еще не до конца отдышавшись.

— В Пальмире мятеж, проконсул. Парфянские приспешники. Хотят низложить правителя и разорвать договор с Римом.

Трибун вожделенно раскинулся на одном из складных стульев, расставленных дугой в кабинете проконсула; сидел и оглядывал прочих офицеров, созванных сюда по приказу Кассия Лонгина. Наряду с Амацием и командирами всех вспомогательных когорт лагеря здесь были также Макрон с Катоном (последний своим приглашением был не на шутку озадачен).

Лонгин жестом указал на трибуна, еще не успевшего отряхнуть пыль своей изнурительной скачки. Он едва успел подкрепиться, когда в резиденцию проконсула спешно стянулись офицеры.

— Кариний, просим. Расскажите им о том, что поведали мне, пока мы тут дожидались.

Кариний, откашлявшись, кивнул.

— Пять дней назад младший сын правителя Вабата, князь Артакс, заявил при дворе, что наследует трон своего отца. — Губы трибуна тронула улыбка. — Беда в том, что Артакс из троих сыновей самый младший, а потому наследовать трон ему мешают двое старших. При этом первому сыну, Амету, недостает в политике прозорливости, а второй, Балт, все свои дни проводит в охоте, пирах и утехах с женщинами. Артакс определенно мозг семьи, но одновременно и самая большая угроза Риму. В детстве его отослали на обучение к парфянскому двору. И похоже, где-то там в этом своем обучении он выучился страстно ненавидеть Рим и многих из пальмирской знати пропитал своими убеждениями.

— Понятно, — кивнул Амаций. — Но, разумеется, правитель не потерпит такого вызова своему могуществу?

Лонгин аккуратно постучал по столу вощеной дощечкой от римского квестора, состоящего при дворе правителя Вабата в качестве римского посланника.

— Правитель стар. А Артакс его любимый сын. И единственное, что стоит на пути у этой любви, — лояльность к Риму. Но кто знает, куда заведет эта лояльность при нынешнем положении? Семпроний говорит, что Термон, старший при дворе, действует от его имени. Он, хвала Юпитеру, хотя бы зависим. Так что свою мзду за покой он получает от нас вполне заслуженно. Так вот, по словам посланника, этот самый Артакс затребовал венец правителя себе, причем в одночасье. Мало того, он сумел переманить на свою сторону одного из военачальников правителя, и в его распоряжении теперь без малого тысяча воинов. Термон же мог рассчитывать лишь на начальника стражи и на тех вельмож, что сохранили правителю верность. Ну и, понятно, на Семпрония с его свитой. Они все отступили в цитадель, вместе с правителем и старшим его сыном.