Иван Апраксин - Царский пират

Старый Хорст фон Хузен отнесся к просьбе младшего сына отпустить его на все четыре стороны, как и ожидалось, вполне равнодушно. Когда Франц предстал перед родителем и объявил, что хотел бы уехать из родового гнезда и поступить на воинскую службу, отец некоторое время молчал, переводя взгляд слезящихся глаз с глиняной кружки на выскобленную поверхность соснового стола. Потом внимательно, словно давно не видел, осмотрел стоящего перед ним Франца.

– Да, ты уже вырос, – наконец произнес он задумчиво и даже как бы удивленно. – Видела бы бедняжка Эвелина, каким молодцом стал наш маленький Франц…

Потом, чуть поразмыслив, тряхнул остатками светлых волос:

– Что ж, мой милый, если хочешь отправиться искать счастье сейчас, не дожидаясь моей смерти, – так тому и быть. Я буду скучать по тебе, мне будет не хватить тебя… Но решил ты, наверное, правильно. Куда ты поедешь?

Франц смотрел на своего престарелого отца, и ему было жалко его. Он не верил в то, что отец будет по-настоящему скучать по нему: это были одни слова. Хорошие, правильные слова, которые отец в подобных случаях должен говорить своим сыновьям, и Хорст вовремя вспомнил о них и произнес к месту. Но ясно было, что на самом деле он уже долгие годы отчаянно борется с пустотой в душе и с нарастающим безразличием к жизни. И в борьбе этой безразличие побеждает…

Вот в то, что по нему будет тосковать Фридегунд – юная дочь хозяина замка Тиглиц, что стоит на возвышенности за рекой Залах, – в этом Франц не сомневался. Они были знакомы с детства, когда отец Франца еще не впал в окончательное оцепенение и ездил с детьми в гости к соседям. Потом встречались во время ярмарок, устраивавшихся в городе, и на последних рыцарских турнирах, куда съезжалось все окрестное дворянство. Старики говорили, что турниры стали совсем не те, что бывали прежде. Сетовали на то, что постепенно ушли в прошлое понятия рыцарской доблести, что распадаются рыцарские ордена, а вместе с ними старинные обычаи турниров.

Наверное, старики были правы, потому что вскоре турниры совсем прекратились. Рыцари не собирались больше для того, чтобы продемонстрировать свое боевое искусство и чтобы блеснуть перед прекрасными дамами.

Но Франц еще помнил эти турниры, на которых присутствовал ребенком. Он смотрел на конных рыцарей в полном боевом облачении. Глотал пыль, клубами несшуюся с боевой арены, и мечтал о том, как в будущем прогарцует вот так же в блестящем шлеме на голове, украшенном плюмажем перед публикой, а в особенности перед Фридегунд. Эта белокурая девочка с самого детства волновала его воображение.

Они были знакомы, но, кажется, никогда ни о чем не разговаривали, так что влюбленность Франца была его личным делом. Он не знал, нравится ли Фридегунд, и не смел об этом спросить.

Впрочем, довольно быстро он понял, что нечего и спрашивать. Прелестная Фридегунд была дочерью богатого владельца замка Тиглиц и предназначалась для замужества с таким же бароном, как ее отец. А Францу – младшему сыну в небогатом доме, предстояла совсем другая судьба – воина и скитальца по чужим землям и чужим замкам. Осознание этого было слишком сильно, чтобы предаваться пустым фантазиям. Часто во время встреч Франц как будто бы ловил на себе заинтересованные взгляды прекрасной девушки, но всегда стремительно отводил взгляд. Зачем растравлять себя несбыточными мечтаниями? И что толку будет, если они начнут перемигиваться? У него и у Фридегунд не может быть общего будущего…

Вот если он разбогатеет в чужих краях! Вот если он вернется домой со славой, с золотом или вернется королевским военачальником – тогда другое дело. Но когда это будет, если даже случится, и не станут же Фридегунд и ее суровый отец ждать так долго.

Неприятнее всего было то, что Михаэль частенько засматривался на Фридегунд. Франц не раз видел, как пристально глядит старший брат на тайную избранницу его сердца. Михаэль буквально глаз с нее не сводил, а несколько раз даже заводил с отцом разговор о состоянии старого барона Тиглица и о том, сколько у него дочерей.

Дочерей было три, но младшая была хромой, потому что упала в детстве с высокого крыльца, а средняя переболела оспой, и все лицо ее теперь было покрыто рябинками. А всем известно, что лучше юной девушке умереть от оспы, чем выжить и остаться рябой на всю жизнь.

Юная Фридегунд была единственной надеждой отца: уж эту красавицу ему удастся хорошо выдать замуж. В этом случае барон Тиглиц не поскупится на приданое для невесты. Франц хорошо понимал, что Михаэля больше всего интересует именно приданое, которое можно получить за Фридегунд. Правда, оставался еще большой вопрос: сочтет ли барон Тиглиц Михаэля достойной партией для своей дочери? Пусть Михаэль – старший сын в семье и наследник замка Хузен, но ведь сам замок весьма небогат, а земли вокруг плохие. Да и мало этих земель. Так что весьма может статься, что Михаэль – наследник обедневшего и не слишком знатного рода вовсе не подойдет в зятья старому барону.

Впрочем, размышлял Франц, может оно и к лучшему, иначе было бы совсем обидно. Ревность задушила бы его. Куда проще думать о том, что девушка, которой ты восхищаешься и которую желаешь всей душой и всем молодым горячим телом, станет принадлежать некоему абстрактному другому мужчине, чем твоему собственному брату. В этом случае открывается простор для фантазий – сколь возбуждающих, столь и горестных, а это не приводит к добру.

Представлять себе любимую девушку в постели с собственным старшим братом – что может быть мучительнее?

Так что Франц принял решение: он будет любить прекрасную Фридегунд втайне от всех. Никто не догадается о его страсти. Это закалит его сердце и сделает его чувства похожими на те, о которых так много поется в старинных рыцарских балладах и песнях миннезингеров. Почти вся рыцарская любовная поэзия посвящена этой теме – безмолвному и безнадежному служению своей избраннице. И если твоя избранница в реальной жизни принадлежит другому, а тебе позволено лишь восхищаться и преклоняться перед нею со стороны – тем выше твое страдание, а значит, и доблесть.

Рыцарь не может быть счастлив в любви. Он – одинокий воин, чье величие как раз и заключается в служении избранному образу Прекрасной Дамы без всякой надежды на взаимность. Разве не об этом поют миннезингеры по всем замкам, услаждая слух почтенной публики?

Пел об этом и Франц. Отец хоть и мало интересовался своими сыновьями, но, согласно обычаю, нанял бродячего миннезингера для того, чтобы все три сына научились играть на лютне и петь. Наряду с грамотой и начатками образования это входило в перечень дворянских умений.

Михаэль и Альберт выучились этому навыку и даже продемонстрировали отцу умение играть на лютне. Хорст фон Хузен послушал это, кивнул головой и отпустил учителя, заплатив ему оговоренную сумму. С тех пор ни старший, ни средний брат не прикасались к лютне, и отец никогда не вспоминал об этом. Сделано – и с плеч долой. Может быть, Михаэлю когда-нибудь взбредет на ум позабавить молодую жену игрой на музыкальном инструменте…