Виктор Поротников - Пересвет. Инок-Богатырь против Мамая

На середине зала кривлялись и кувыркались скоморохи в цветастых нелепых штанах и рубахах, с колпаками на голове. Они дули в дудки и сопелки, пели скабрезные песенки, жонглировали ножами и яблоками. Скоморохи были явно русского племени, но и они исполняли свои припевки на литовском языке.

Наибольший хохот среди гостей вызывали проделки карлика, наряженного в смешной кафтан с длинными рукавами. Этот карлик был любимцем Ольгерда, поэтому он без опаски вытворял все, что хотел, стараясь в первую очередь рассмешить своего могущественного господина. Карлик носился прямо по столам, топая своими грубыми башмаками, наступая в чьи-то блюда с едой, опрокидывая чаши с вином и вазы с фруктами. Желтый колпак с длинным загнутым верхом на рыжеволосой большой голове карлика мелькал над головами пирующих то в одном конце зала, то в другом. У карлика был противный гнусавый голосок и совершенно жуткие манеры. Он то колотил деревянной ложкой гостей по голове, то поливал их вином, то пинком ноги выбивал у кого-нибудь из руки кубок или кусок пирога, а то и вовсе громко испускал воздух, сунув свой зад под нос какому-нибудь жующему вельможе. Все эти грубые проделки карлика вызывали неимоверное веселье среди литовской знати. Ольгерд же просто покатывался от хохота.

Сначала Пересвет сдержался, когда рыжий карлик, пробегая по столу, наступил ему на руку. Но когда низкорослый шут, вновь проносясь мимо, огрел его по голове длинной ложкой, Пересвет замахнулся, чтобы дать сдачи наглецу. Гридничий Ердень и его сын Кориат вовремя перехватили руку Пересвета, силой усадив того обратно на скамью.

— Полегче, младень! — прошипел Ердень, крепко держа Пересвета за рубаху. — Не забывай, ты в гостях у Ольгерда! Лучше не гневи его!

— Этому карлику все позволено, ибо он — любимец Ольгерда! — прошептал Пересвету Кориат, вцепившись в него с другого боку. — Сиди и терпи!

— Не хочу я это терпеть! — сердито отозвался Пересвет. — И еда на этом застолье мне не по вкусу. Мясо подгорелое, пироги непропеченные, вино кислятина!

— Не нравится — ступай отсюда, — проворчал Ердень. — Тебя силком здесь никто не держит!

Этот разговор услышал Корибут Ольгердович, сидевший неподалеку от Пересвета. Он что-то шепнул на ухо гридничему, тот взмахом руки подозвал к себе молодую служанку в длинном льняном платье, с русыми волосами, заплетенными в две косы.

— Голубушка, проводи-ка этого гридня куда-нибудь в тихое место, — сказал Ердень, кивнув при этом на Пересвета. — От вина и от духоты у него что-то голова закружилась. Отлежаться ему надо бы.

Служанка понимающе кивнула и молча поманила Пересвета за собой.

— Ступай за ней! — приказал гридничий Пересвету. — И больше тут не появляйся, приятель. Мы сами тебя разыщем после пира.

Пересвет досадливо швырнул на стол тряпку, которой он вытирал жир с пальцев, встал и направился следом за служанкой. Та удалялась к одному из боковых выходов из гридницы, неся в руках пустые кувшины из-под вина.

Княжеский терем Ольгерда своим внешним и внутренним видом напоминал старинное литовское жилище — нумас. Отличие было лишь в том, что терем Ольгерда имел два этажа. В центре любого литовского жилища обычно располагался большой очаг, схожий с камином и имеющий дымоход. Помещение с очагом было самым просторным в доме. В тереме Ольгерда это была гридница. С двух сторон к гриднице примыкали кладовые и жилые помещения; с южной стороны находились комнаты для господ, с северной — для слуг. На втором ярусе были расположены помещения для князя, его семьи и наиболее важных гостей. С двух сторон на высоте второго этажа шли крытые галереи, куда можно было попасть через специальные двери, ведущие из комнат второго яруса, или по деревянным лестницам, пристроенным к одной из торцевых стен терема, где не было крыльца и главного входа.

Княжеские хоромы Ольгерда произвели на Пересвета не самое лучшее впечатление. Окон в тереме было немного, и те были настолько малы, что почти не пропускали солнечный свет, так как были затянуты бычьим пузырем. Во внутренних переходах терема было так темно, что передвигаться там без масляной лампы или факела можно было только на ощупь.

Оставив пустые кувшины у входа в одну из кладовых, служанка двинулась по коридору к лестнице, ведущей на второй ярус. В руке у нее был масляный светильник, взятый ею с подставки, прибитой к стене. Служанка то и дело оглядывалась на Пересвета, негромким голосом предупреждая его о низких потолочных балках и крутых ступенях лестницы под ногами.

Ведомый служанкой Пересвет очутился на втором этаже терема, где было заметно прохладнее. Здесь тоже было очень темно, хотя запахи тут витали совсем не те, что внизу. Вместо запахов жаркого, вин, различных копчений и дыма очага чуткий нос Пересвета уловил ароматы тонких благовоний, какие привозят на Русь греческие и арабские купцы.

«Похоже, где-то здесь находятся покои женской родни Ольгерда», — промелькнуло в голове у Пересвета.

Он почувствовал, как рука служанки с силой потянула его за рукав.

— Иди же, чего встал! — недовольно прошептала она, сдвинув Пересвета с места.

Скрипнула узкая дверь. Служанка втащила Пересвета в небольшую горенку с низким потолком и квадратным слюдяным окошком. Она поставила светильник на стол и облегченно перевела дух.

— Ну вот, пришли! — Служанка с улыбкой взглянула на Пересвета. — Вот постель. Ложись и отдыхай. — Девица указала рукой на тщательно застеленную кровать у бревенчатой стены. — Здесь тебе никто не помешает, боярич.

— Чья это постель? — спросил Пересвет, оглядывая нехитрую обстановку тесного помещения.

— Моя, — ответила служанка.

— Оно и видно, — усмехнулся Пересвет.

Постель была явно коротковата для него, зато для служанки эта кровать была как раз впору.

— Уж извини, молодец, что я ростом не вышла, — в тон Пересвету обронила ретивая служанка. — Жаворонок тоже птичка-невеличка, зато быстрее всех хищных птиц летает.

— Как зовут тебя? — Пересвет уселся на скамью, с интересом оглядев служанку с ног до головы. — Откуда ты родом?

— Маленой меня кличут, — сказала служанка, тоже с нескрываемым любопытством рассматривая Пересвета. Отступив на шаг, она присела на край кровати. — Родом я из-под Минска. Вымерло наше село после морового поветрия. Я какое-то время по чужим селам мыкалась вместе с младшим братом. Потом мы с ним осели в Гродно на подворье у одного купца. Брат мой плотничал и телеги чинил, а я холсты валяла да лен сучила. Приглянулся мне в Гродно один литовец из княжеской дружины. Он был крещеный, поэтому я и вышла за него замуж. Токмо недолгим оказалось мое счастье, пал мой супруг в сече с немецкими рыцарями. — Малена тяжело вздохнула. — От расстройства немочь меня одолела, а я в ту пору непраздная ходила уже шестой месяц. В общем, разродилась я до срока мертвым младенчиком. Схоронив мужа и сына, я не вернулась к купцу, хоть он и звал меня. Одна знакомая литовка, тоже вдова, сговорила меня перебраться в Вильно. Сначала мы с ней были в услужении у знатного литовского вельможи по имени Скирмунт. Затем мне посчастливилось попасть на глаза супруге Ольгердовой, и она взяла меня к себе, а подруга моя до сих пор живет на подворье у Скирмунта.