Виктор Поротников - Пересвет. Инок-Богатырь против Мамая

«Правду молвят знающие люди, утверждая, что ныне все богатства, все искусные ремесленники в Москву стекаются, — думал Пересвет, толкаясь на торжище возле Тверских ворот. — Сколь тут добра всякого и узорочья разного — глаза разбегаются! Иноземных товаров — не перечесть! Русских торговцев полным-полно и чужеземных не меньше. Ну, прямо Вавилонское столпотворение!»

Пересвет невольно вздрогнул и замедлил шаг, когда его слух вдруг резанула столь знакомая ему немецкая речь. Вытянув шею, Пересвет вгляделся поверх людской толчеи в длинный ряд деревянных лабазов, где вели торговлю купцы из Германии.

Неожиданно кто-то неловко толкнул Пересвета в спину. И тут же прозвучал негромкий извиняющийся голос, перепутать который Пересвет не мог ни с каким другим голосом. Резко обернувшись, Пересвет увидел перед собой монаха в грубой черной рясе, в черном клобуке, надвинутом на самые глаза.

— Очам не верю! Неужто это ты, Ослябя?! — воскликнул пораженный Пересвет, схватив монаха за рукав рясы.

Монах поднял глаза на Пересвета, чуть сдвинув клобук на затылок. Его бородатое лицо озарилось улыбкой.

— Матерь Божья! — вырвалось у монаха. — Ты ли это, Пересвет! Какими судьбами?!

Два бывших закадычных друга, позабыв вражду, сначала обнялись, потом завели торопливый сумбурный разговор. Их толкали снующие вокруг люди, но эти двое ничего не замечали вокруг.

— Давно ли ты в Москве? — спросил Ослябя.

— Сегодня прибыл, — ответил Пересвет. И сам задал вопрос: — Почто ты в монахи подался, брат?

— Изранен я был сильно в сече с литовцами, когда состоял в дружине у смоленского князя, — пустился на откровения Ослябя. — Никто из лекарей не верил, что я выживу. Покуда я неделю в горячке валялся, со мной постоянно был образок с ликом Сына Божия. Когда я встал на ноги, лекари сказали мне, что не их заботами, но провидением Господним не погасла искра жизни в моем теле. Вот тогда-то я и решил сменить кольчугу на рясу. И, знаешь, нисколько об этом не жалею, брат.

— Ой ли? — усомнился Пересвет, шутливо пихнув Ослябю в бок. — Ты же среди кулачных бойцов всегда первым был и на ратные дела всегда был горазд. По мне, так не к лицу тебе вовсе монашеские одежды, друже.

— А ты, стало быть, все в дружинниках ходишь, — проговорил Ослябя. — Небось по-прежнему под крылом у Корибута Ольгердовича, а?

— Разошлись наши пути-дороги с Корибутом Ольгердовичем, уже давно, — махнул рукой Пересвет. — Я теперь вольный витязь. Вот, хочу попытать счастья в Москве.

— Как же так? — удивился Ослябя. — Ты же был в чести у Корибута Ольгердовича.

— Знаешь пословицу, сегодня в чести, а завтра иди свиней пасти, — невесело усмехнулся Пересвет. — Литовским князьям я больше служить не собираюсь!

— Ты один в Москву приехал или вместе с Чеславой? — с заметным усилием выдавил из себя Ослябя. При этом он отвел глаза от Пересвета.

— Не женат я, брат, — сказал Пересвет.

— А как же твоя помолвка с Чеславой? — встрепенулся Ослябя.

— Покуда я мыкался в плену у тевтонцев, Чеслава вышла замуж за Кориата, сына Ерденя, — хмуро ответил Пересвет. — Прости, брат, что я увел у тебя Чеславу. Негоже я поступил тогда. Получается, тебя счастья лишил и сам ни с чем остался.

— Ничего не понимаю, — озадаченно обронил Ослябя. Он взял Пересвета за локоть. — Расскажи мне все подробно, друже.

— Идем на постоялый двор, — кивнул Ослябе Пересвет. — Я там коня оставил и вещи свои. Посидим, поговорим, вина выпьем.

— Извини, брат, вино-то я больше не пью, — заметил Ослябя, шагая рядом с Пересветом сквозь людскую толпу.

— Ну, тогда квасу выпьем, — улыбнулся Пересвет, похлопав Ослябю по плечу. — Квас монастырским уставом не запрещен для иноков.

Постоялый двор, куда Пересвет привел Ослябю, стоял на Мытной улице и был обнесен высоким частоколом. Тут же находилась харчевня, пропитанная запахом горелого мяса и горьковатым дымком очага. В харчевне стояли длинные столы, за которыми сидели посетители из числа заезжих гостей. В основном это были люди небогатые или среднего достатка.

Просторное помещение с высоким потолком и маленькими окнами было освещено огнем очага и чадящими факелами, вставленными в специальные металлические кольца, прибитые к стенам. Обслуживали посетителей жена владельца харчевни и два юных холопа.

Отыскав свободное местечко, Пересвет и Ослябя уселись с краю за один из столов, с которого расторопные слуги в длинных рубахах сметали объедки и убирали грязные тарелки. Жена трактирщика принесла им квасу в глиняных кружках без ручек.

Ослябя первым делом стал выспрашивать у Пересвета, как получилось, что он угодил в плен к крестоносцам.

Вспоминая подробности того похода литовско-русских полков к Рудавскому замку, Пересвет хмурил свои светлые брови. Ему не очень-то хотелось рассказывать Ослябе о своем неудачном поединке с тевтонским рыцарем, о пребывании в плену, затянувшемся из-за козней Будивида, о любовных отношениях с немкой Гертрудой… Однако Пересвет понимал, что если он хочет от Осляби ответной прямоты, то должен и сам быть до конца откровенным с ним.

Долго вел свой рассказ Пересвет, прихлебывая квас из кружки. Внимательно слушал его Ослябя, поражаясь тем испытаниям, через которые пришлось пройти Пересвету при побеге из плена.

— Кабы уцелела Гертруда в ваших скитаниях по лесам, привез бы ты ее домой и взял бы в жены? — спросил Ослябя, когда Пересвет умолк.

Пересвет молча покивал головой.

— Но ты же был помолвлен с Чеславой, — напомнил другу Ослябя. — Родня Чеславы и твоя родня поднялись бы скопом на тебя. Разве нет?

— Поднялись бы, — согласился Пересвет, — но я не променял бы Гертруду на Чеславу.

— А Будивид-то каким мерзавцем оказался, а! — заметил Ослябя. — Не думал я, что он способен на такое! Но ты правильно сделал, что не стал его убивать, брат. — Ослябя стиснул руку Пересвета. — Пусть Господь накажет Будивида за его подлость. Господь есть самый всевидящий и самый справедливый из судей.

Затем Ослябе захотелось узнать, почему Пересвет, выбравшись наконец из Пруссии, не поехал сразу в Брянск, а прибыл в Вильно и вступил в дружину Ольгерда.

— Во-первых, я хотел сподвигнуть Ольгерда и Кейстута к новому походу против Тевтонского ордена, — ответил Пересвет. — Мною владело сильнейшее желание хоть как-то помочь пруссам, порабощенным немцами. Я тешил себя надеждой, что победы литовцев над тевтонцами подтолкнут пруссов к очередному восстанию против поработителей. Но, к сожалению, ни Ольгерд, ни Кейстут не осмелились на новое глубокое вторжение в Пруссию. Поражение на реке Рудаве слишком сильно ударило по ним. По слухам, Ольгерд до сих пор еще не вызволил из немецкого плена всех своих воинов. — Пересвет глотнул квасу и продолжил: — В общем, спустя год я ушел из Ольгердовой дружины.