Александр Гарда - Колизей. «Идущие на смерть»

Будущий консул укоризненно покачал головой, глядя на пару разнесенных вдребезги чудесных резных табуретов, расколотый мраморный столик и перебитую посуду. Ох уж эти вояки! Что за отвратительная привычка буянить по каждому поводу! Хорошо хоть Север не свернул шею Федрине, а то вот был бы скандал!

Сокрушенно вздыхая, он прошел по коридору и остановился перед запертой дверью. На шорох его шагов из соседних помещений стали выглядывать испуганные рабы. Каризиан многозначительно покашлял. Из комнаты не доносилось ни звука.

– Север! – поскреб верный друг ногтями по дереву. – Это я. Давай поговорим.

– Исчезни!

– Ты же сам понимаешь, что я никуда отсюда не уйду!

– Пропади, я сказал! – в голосе Севера звучала такая ярость, что бедному сенатору захотелось как можно быстрее отбыть восвояси, но он подавил в себе приступ трусости и продолжал взывать к разуму и чувствам друга.

Прошло больше получаса, пока, наконец, Север не согласился впустить к себе надоедливого визитера. К этому времени около охрипшего от уговоров Каризиана уже стояли два раба: один сгибался под тяжестью двух кувшинов с неразбавленным вином, другой держал поднос с закусками и кубки.

А еще через пару часов, когда в означенных емкостях закончилась живительная влага, стены виллы Валериев Максимов задрожали от песен, которые пели легионы Веспасиана во времена иудейской войны. В основном солировал Север, обладавший неплохим баритоном, которому в наиболее удачных местах подтягивал Каризиан, заливавшийся пьяным смехом. Все население виллы вздохнуло с облегчением.

А спустя еще час из комнаты, держась за стену, чтобы не упасть, нетвердым шагом вышел Каризиан. Увидев стоящих за дверью слуг, он скомандовал заплетающимся голосом:

– Баль-зам от ран, рас-сол и таз хо-лод-ной во-ды!

– Молодой хозяин ранен! – взвизгнула одна из рабынь.

– Ду-ра, – с трудом выговорил великий дипломат. – Баль-зам мне с со-бой… Во-ду мне… Рас-сол Се-ве-ру зав-тра… Яс-но?

Послали за семейным врачом. Решив, что с префектом стряслась беда, ученый муж примчался с не свойственной его возрасту и положению прытью, прижав к груди маленький флакон с бальзамом, ускорявшим заживление ран и утешавшим боль.

Служанки кинулись готовить молодому хозяину средства от похмелья.

Крепкие слуги под руки дотащили спасителя домашнего очага до ванны, где, повинуясь его же невнятным указаниям, поливали холодной водой до тех пор, пока взвизгивающий от неприятных ощущений Каризиан не помрачнел и не произнес внятно «Хватит!». Затем дорогого гостя растерли мягчайшим полотенцем, причесали и проследили, чтобы он с комфортом расположился в портшезе. Застоявшиеся носильщики развернулись и снова потопали к «Звериной школе».

Когда нетвердо стоявший на ногах Каризиан, героически преодолев бесконечную лестницу, возник перед Федриной, трусоватый ланиста решил, что пробил его последний час. Все прошедшее с момента экзекуции время он гадал, какую казнь придумает ему разъяренный префект претория. К появлению Каризиана он уже был готов расстаться с жизнью и только молил богов, чтобы ему в качестве особой милости позволили самому вскрыть себе вены. Федрина так клацал зубами от страха, что даже не сразу понял слова сенатора, что Север не имеет к нему никаких претензий, и только радостный вопль супруги вернул беднягу к счастливой реальности. Никогда в жизни ланиста не испытывал такого чувства благодарности. Каризиан, принесший радостные вести, был окружен императорскими почестями, заверен в вечной благодарности и под руки проведен в комнату девушек, которые хлопотали над своей подругой, скрипевшей зубами от боли и перенесенного позора.

Когда к ним явился Каризиан, первой мыслью Луции было выставить сердечного друга с позором, но ее верный поклонник был так трогательно расстроен и полупьян, что его в конце концов простили, и принесенный бальзам был использован по назначению.

Прошло четверть часа, прежде чем Ахилла почувствовала, что боль стала понемногу отступать.

– Знаешь, – пробормотала она Каризиану, сидевшему с покаянным видом на кончике постели Свами, – а от тебя есть прок. Ты, можно сказать, к жизни меня вернул. Мы квиты. Я больше на тебя не сержусь.

– Это не я, – скромно опустил длиннющие ресницы хитрец. – Это Север тебе прислал. В качестве извинения за утро.

– Что? – вскинулась возмущенная Луция. – У этого негодяя еще хватает наглости приставать к Ахилле?! Смотри, что он с ней сделал!

– Ну, положим, я сама виновата, – неожиданно для всех вступилась за своего врага жертва собственной задиристости. – Это я втравила его в утреннее безобразие.

– Ты ли это говоришь? – хором поразились Корнелия и Свами. – Ты, которая еще вчера кляла его страшными словами?!

– Ну, это… Он нормальный мужик, хоть и клок перьев, – отрезала Ахилла и со стоном отвернулась к стене, давая понять, что разговор закончен.

Девушки обескураженно посмотрели друг на друга, сомневаясь в правильности услышанного, а потом залились безудержным смехом, показывая друг другу пальцем на свою непоследовательную подругу. Ахилла сначала возмущенно фыркнула, но потом расхохоталась вместе со всеми, постанывая от боли, вызываемой сотрясением тела.

Каризиан почувствовал себя лишним и начал откланиваться. Нежно поцеловав раскрасневшуюся от смеха Луцию, он вышел под ночное небо, с шумом втянул чистый воздух и нетвердой походкой направился к ожидавшим его носилкам. Кажется, все идет даже лучше, чем могло показаться.

В его мозгу еще звучали последние слова Ахиллы. Нет, ему никогда не раскусить женщин, хоть он и получил заслуженную репутацию главного волокиты Рима. Это же надо: Север ее переиграл, как ветеран новобранца, опозорил перед всей школой, из-за него девчонку выдрали так, что пошевелиться не может, и она же за него заступается! Вот и пойми женщин после этого!

На следующий день спина Ахиллы выглядела го раздо лучше, и девушки вознесли богам хвалу, радуясь, что треволнения остались позади. Но, видимо, небожители так не считали, потому что наших венатрисс ждало сразу несколько сюрпризов.

Обед уже давно закончился, и наши охотницы потихонечку готовились ко сну, уговаривая Ахиллу подождать еще немного, прежде чем снова вставать в строй. Неугомонная гладиатрисса клялась, что чувствует себя как молодая кобылица, но Свами и слышать не хотела о том, чтобы позволить подруге слезть с «насеста». При этом она успевала зашивать неизвестно откуда появившуюся дырку на поношенной тунике и жевать принесенный из столовой кусочек сыра. Рядом с ней сидела Корнелия, пытавшаяся уложить роскошные белокурые пряди в новую прическу.