Уилбур Смит - Стервятники

Шредер наклонился вперед, сложив руки так, словно защищался от нападения. Винсент бросил.

— Четыре! — сказал Левеллин. — Шанс четыре.

Все сидевшие за столом, кроме Винсента, разом выдохнули. Он выбрал для себя самый труднодостижимый шанс. Преимущество перешло к Шредеру. Теперь Винсент для выигрыша должен выбросить четыре, а если выбросит семь — проиграет. Только две комбинации содержат четыре, в то время как очень многие — проигрышные семь.

— Сочувствую, сэр, — жестоко улыбнулся Шредер. — Четыре — это выбор самого дьявола.

— Ангелы помогают добродетельным. — Винсент махнул рукой и улыбнулся. — Не хотите увеличить ставку? Я могу ссудить вам еще сто фунтов.

Опрометчивое предложение при таких шансах против Винсента, но у Шредера не оставалось ни одного гульдена, на которые он мог бы опереться.

Он отрицательно покачал головой.

— Я не воспользуюсь преимуществом против того, кто стоит на коленях.

— Вы очень галантны, полковник, — сказал Винсент и снова бросил кости.

— Десять! — сказал Левеллин. Это было нейтральное число.

Винсент подобрал кости, повертел их в чашке и снова бросил.

— Шесть!

Опять нейтральное число. Хотя Шредер был неподвижен, как труп, лицо его стало цвета воска, и он чувствовал, как по его волосатой груди, точно медленные улитки, ползут капли пота.

— А это за всех красивых девушек, которых мы оставили дома, — сказал Винсент и снова бросил. Кости покатились по столу. Несколько ужасных мгновений никто не шевелился. Все молчали. Потом из всех английских глоток вырвался вопль, который должен был встревожить дежурную вахту и дойти до ушей впередсмотрящего на марсе.

— Мария и Иосиф!

— Две двойки!

— Лучшей четверки я не видел!

— Мистер Уинтертон выбросил свой шанс! — провозгласил Левеллин и положил перед молодым человеком оба тяжелых кошелька. — Мистер Уинтертон выиграл.

Но его голос был едва слышен за хохотом и поздравлениями. Так продолжалось несколько минут, и все это время Шредер сидел неподвижно, как бревно, весь потный, с посеревшим лицом.

Наконец Уинтертон взмахом руки прекратил подшучивания и поздравления.

Он встал, перегнулся через стол к Шредеру и серьезно сказал:

— Поздравляю вас, сэр. Вы человек с железными нервами и первоклассный спортсмен. Предлагаю вам руку дружбы.

Он протянул правую руку с раскрытой ладонью. Шредер презрительно посмотрел на него и не шевельнулся. Все перестали улыбаться. В каюте снова повисло напряженное молчание.

Шредер отчетливо произнес:

— Я внимательней рассмотрел ваши кости, когда представилась возможность. — Он подчеркнул «ваши». — Надеюсь, вы простите меня, сэр, но у меня правило: никогда не пожимать руку шулерам.

Винсент резко отпрянул и недоверчиво посмотрел на Шредера. Все остальные ахнули.

Винсенту потребовалось немало времени, чтобы прийти в себя после неожиданного оскорбления. Когда он ответил, лицо его под морским загаром было бледно.

— Буду премного вам обязан, полковник Шредер, если вы дадите мне удовлетворение за это замечание.

— С величайшим удовольствием.

Шредер встал, торжествующе улыбаясь. Вызов бросили ему, поэтому он может выбрать оружие. Никаких пистолей. Только сталь, и этот английский щенок получит ярд Нептуновой шпаги в живот. Шредер повернулся к Левеллину.

— Не окажете ли мне честь быть секундантом в этом поединке?

— Нет! — решительно покачал головой Левеллин. — На моем корабле я не разрешу никакую дуэль. Вам придется подыскать себе другого секунданта — и ждать, пока мы не придем в порт. Тогда сможете отправиться на берег и решить дело.

Шредер взглянул на Винсента.

— При первой же возможности я сообщу вам имя моего секунданта, — сказал он. — Обещаю дать вам удовлетворение, как только мы придем в порт.

Он встал и вышел из каюты. За его спиной слышался гул восклицаний и предположений, но алкоголь в нем смешался с гневом, и он начал опасаться, что сосуды у него на висках лопнут от напряжения.

Весь следующий день Шредер просидел в своей каюте, и слуга приносил ему еду. Он лежал на койке, как пострадавший в бою, и старался залечить страшную рану, нанесенную его гордости, и смягчить боль, вызванную потерей всего состояния. На второй день он вышел на палубу: «Золотой куст» шел левым галсом на запад-северо-запад и огибал выпяченную береговую линию Южной Африки.

Стоило Шредеру появился на палубе, как офицеры отвернулись и занялись отметками на курсовой карте, а капитан Левеллин поднес к глазу подзорную трубу и стал разглядывать голубые горы в северной части горизонта. Шредер принялся расхаживать вдоль борта, а офицеры продолжали старательно игнорировать его присутствие. Стюард, который обслуживал обед у капитана, разнес новость о предстоящей дуэли по всему кораблю, и экипаж посматривал на полковника с любопытством, но старался держаться от него подальше.

Полчаса спустя Шредер внезапно остановился перед вахтенным офицером и ни с того ни с сего спросил:

— Мистер Фаулер, не станете ли моим секундантом?

— Прошу прошения, полковник, но мистер Уинтертон мой друг. Прошу меня извинить.

На протяжении следующих дней Шредер обращался с этой просьбой ко всем офицерам по очереди, но неизменно получал холодный отказ. Изгнанный из общества и униженный, он бродил по палубе, как леопард, выслеживающий ночью добычу. Он постоянно колебался между раскаянием и горем из-за смерти Катинки и негодованием на капитана и офицеров, так с ним обращавшихся. Гнев его стал столь силен, что полковник едва его сдерживал.

На утро пятого дня, когда он расхаживал вдоль борта, окрик с марса вырвал его из тумана страдания. Когда капитан Левеллин подошел к наветренному борту и стал всматриваться на юго-запад, Шредер пошел за ним и остановился рядом.

Несколько мгновений он думал, что глаза его подвели, глядя на грозную стену туч, поднимавшуюся от горизонта до неба; туча неслась на них со скоростью лавины в темном ущелье.

— Вам лучше спуститься, полковник, — предостерег Левеллин. — Идет буря.

Шредер не обратил внимания на это предупреждение и остался у поручня, со страхом наблюдая за катящимися к ним тучами. На корабле начался аврал: все сворачивали паруса и разворачивали корабль, чтобы нос «Золотого куста» смотрел в бурю. Ветер налетел так быстро, что экипаж не успел выбрать шкоты бом-брам-стеньги и кливера.

Буря накинулась на «Золотой куст», ревя от ярости, и наклонила корабль так, что зеленая вода залила палубу по пояс человеку. Поток подхватил Шредера и мог бы унести за борт, если бы он не успел ухватиться за снасти.

Бом-брам-стеньга и кливер лопнули, словно сделанные из мокрого пергамента, и на полминуты корабль наполовину погрузился в воду. Море ворвалось в открытые люки, а снизу слышались грохот и треск: груз сместился, и некоторые переборки не выдержали. Кричали люди: кулеврины, сорванные с креплений, перекатывались по палубе и задевали моряков. Другие моряки, которых уносил поток, кричали, как погибшие души, падающие в ад. Воздух так заполнился белой пеной, что Шредеру показалось, что он тонет, хотя его лицо было выше воды. Его ослеплял белый туман.