Елена Долгова - Камень ацтеков

— Не паникуй, Баррет, — ты сам знаешь, что небольшие колебания земли тут не редкость.

Подземный толчок тем временем повторился — глубже, настойчивее, смелее. Качнуло так крепко, что неверная земная опора бросила Баррета на колени. Он вскочил, словно кот, и ухватил поводья безумного Альбатроса.

— Питер, не торопись!

Брасье повис на товарище.

— Не трогай животное, оно убьет тебя по дороге. До города два часа пешего перехода. Бегом гораздо быстрее. Возможно, землетрясение не начнется немедленно. Может быть, это обычный, несильный толчок. Клянусь тебе, мы еще успеем. Пошли.

Баррет выпустил лошадь и побежал через поля, стараясь дышать ровнее. Предусмотрительный Брасье сначала отстал, а потом умудрился догнать англичанина.

— Не надо думать о худшем, — на ходу пробормотал он. — Худшего варианта не существует. Следует думать о хорошем и стремиться исключительно к благу. А теперь раз-два — переставляем ноги. Если ты бежишь сто ярдов опрометью, следующие сто ярдов следует пройти пешком. Так мы с тобою вернее сохраним силы.

Питер не слушал советов. Природа острова менялась прямо на глазах. Сначала горизонт подернулось легкой дымкой, постепенно она сгустилась, приблизилась и превратилась в серую завесу, сквозь которую тускло и красно светило полуденное солнце. Тучи набежали невероятно быстро, казалось, в вышине шевелится аморфное существо, в утробе которого тлеет запас раскаленных углей.

— Жарко, словно в самой середине печи. Духота и темнота — паршивое сочетание, — пробормотал Брасье.

С гор в спину бегущим грянул протяжный рокочущий гул, медленный и страшный, ни на что не похожий. С той точки, в которой сейчас находился Баррет, он неплохо видел море, пока что умиротворенное и спокойное, мог различить контуры парусников, сотни крыш и неровную береговую линию. Облачность сгустилась так, что день превратился в сумерки, угрюмое полыхание унялось, и в тот же миг проливной дождь обрушился на землю. Вода хлынула до того неистово, что Брасье впервые в жизни, сам того не желая, увидел «границу дождя» — почва под его ногами, только что сухая, мгновенно сделалась мокрой. Этот переход смахивал на колдовство. Затишье кончилось. На пальмовые стволы налетел тугой ветер, под напором они согнулись в дугу, и воздух наполнился мусором из сломанной зелени, веток и почвы, сорванной с места.

Острые крупицы летучего песка стегнули Баррета по глазам, он ненадолго зажмурился. Сквозь зловещий гул пробивались беспокойные удары церковного колокола. Едва видимое море мгновенно мутно вспенилось белой кромкой, темные валы ударили в береговую линию. Брасье близоруко сощурился.

— Штормит, но сушу не качает.

…Толчок настиг их в ста ярдах от окраины Порт-Ройала, и это был самый сильный толчок.

Баррет видел, как перевернулось темно-багровое небо. В следующий миг земля ударила его по щеке. Ролан Брасье упал и, должно быть, потерял сознание, потому что его тело бессильно обмякло. Почва подавалась и осыпалась — Баррет лежа наблюдал удивительное зрелище: длинная изломанная трещина зазмеилась по земле. Хижина под пальмовой крышей целиком рухнула в разлом. Мул, который беспокойно метался рядом, провалился в узкую яму задними ногами и тяжелым крупом, почва тут же сошлась, она словно челюстями откусила схваченную половину. Крик животного перекрыл все звуки — и свист ветра, и трагический бой колокола, и рокот, который доносился с гор.

Брасье очнулся.

— Я дальше не пойду! — истерически запричитал он. — Я тебя честно предупредил о беде. Если хочешь, сам пробивайся, но ты ведь понимаешь, что это бесполезно, а мне хочется живым добраться до Архипелага…

Баррет не обращал внимания на своего бывшего лейтенанта. Он смотрел в сторону береговой линии и в штормовой мути видел именно то, чего больше всего не хотел бы увидеть.

Крыши, их скопище, похожее на ячеистый панцирь гигантской черепахи, погружались на дно. На город не столько шел океан, сколько сама земля, сползая со скальной породы, оседала в море. Корабля торвали якорные цепи и сталкивались прямо в порту. Жилища, которые избежали затопления, трескались и превращались в груду из щебня и деревянных обломков. Издали катастрофа походила на кипение в котле, смешались вода, крошево камня, вздутые участки земли и разломы.

Колокол замолчал разом и навсегда — должно быть, рассыпалась в прах колокольня.

— Смотри, вот они бегут, — сорванным голосом пробормотал француз.

Навстречу Баррету прямо из обреченного на гибель Порт-Ройала стекались безумные и раненые люди. Плач, зов и бессмысленный крик слились воедино.

— Море уходит и обнажает камни, — сказал кто-то, в общей панике не потерявший доли рассудительности. — Жди теперь обратной волны — она вот-вот явится, а покуда лучше подняться повыше.

— Что-то устояло? — спросил Баррет.

— Ничего. Целых домов почти нет, но найдутся пока не затопленные. Бедняги, которые остались под битым кирпичом, умирают и вопят.

— Что еще?

— Говорят, напрочь размыло кладбище. И сегодняшних утопленников, и скелеты с Палисейд волны гоняют за компанию.

— А еще?

— Тебе мало того, что есть? Еще идет смерть.

Баррет уже не слушал никого, он упрямо пытался идти вперед, но не узнавал ни одной старой приметы — разрушение причудливо исказило улицы, дома, богатые резиденции, лавки и склады — все одинаково стало руинами. Северная сторона города пока оставалась незатопленной, но дорогу то и дело преграждали обломки. По счастью, почва больше не колебалась — он побежал и бежал до тех пор, пока не уперся в сплошную груду битого кирпича. Мокрая от дождя почва превратилась в вязкую грязь, проступила между камнями с краю. Центр завала возвышался ярда на два над землей. Что-то гладкое и глянцевое проглядывало сквозь мокрый мусор — находка оказалась вывеской ювелирной лавки Юджина Хакстера. Аляповатый самоцвет, который с нелепой тщательностью прорисовал художник, слегка напоминал глаз индейского бога.

Баррет осмотрелся. С левой стороны завалы оказались пониже, он перелез так, чтобы не потревожить шаткое нагромождение кирпича.

Через десять ярдов попался первый мертвец — человек застыл лицом вниз и с разведенными в широком жесте руками. Слишком просторная туфля с его левой ноги соскочила и откатилась в сторону.

Тело выглядело неповрежденным — как будто незнакомца свалила таинственная кара и он так и рухнул на бегу, обнимая мокрый песок.

— Проклятые рогачи…

Баррет, сам того не замечая, ругался на двух языках, на английском и испанском, не вкладывая в слова ничего. Потом он остановился и опустился на колени — из-под завала торчали узкие плечи, светилось золотом полудетское личико.