Маргарита Свидерская - Радуга Над Теокалли

— Твое рвение к работе разорит твоего хозяина, а меня оставит без крыши, бестолочь! — рявкнула мать хозяина и с угрюмым рабом принялась спасать положение, вытаскивая занявшиеся пламенем ветки и туша их, — Пойди, отведи её…

Пауза затягивалась так, как почтенная Ишто просто не знала, куда определить непутевую рабыню и подозревала, что нужно уточнить у сына, какие — такие «свои виды» он имел ввиду, когда оставил эту женщину доме.

Она подозревала, что не за умелые руки, но и вида новая рабыня никакого не имела, уж как мать, Ишто хорошо знала, какие женщины нравятся её сыну. Еще раз, взглянув на исправленный и мирный очаг, почтенная Ишто деловито оглядела угрюмую женщину, вид у той был виноватый, что и примирило старушку с тем ущербом, который мог быть нанесен. Кроме угрюмости, почтенную Ишто страшно раздражала непонятного цвета тряпка на голове рабыни. Решение возникло незамедлительно, решительно поджав тонкие губы, отчего крючковатый нос резко навис над губами, делая её похожей на ночную птицу, почтенная Ишто требовательно махнула рукой и приказала Иш-Чель следовать за собой:

— Я отведу тебя мыться, потому что с такой грязью поручать любую другую работу просто преступление. И попробуй только не соскрести эту грязь, буд ешь ночевать с собаками!

Нужно добавить, что для всех рабов Амантлана, которыми заправляла его мать, угроза «спать с собаками» означала практически самое страшное наказание, после которого уже следовала только казнь на теокалли.

Старая мать Амантлана была в основном очень покладистой женщиной, которая внезапно на старости лет, благодаря ратным трудам единственного сына, вдруг из жены ремесленника-гончара превратилась в мать вождя, став тем самым в ряды ацтекской знати. Старушка испуганно признавалась самой себе в том, что просто не знает, чем и как загрузить домашних рабов. Семья её так и осталась малочисленной. Заботиться приходилось только о сыне, дочерей она сумела выгодно отдать замуж. Это количество слуг казалось ей просто немыслимым, по причине огромного расхода пищи и одежды, а в этих главных вопросах домашнего хозяйства она всегда стремилась быть экономной. Она не понимала, зачем тратить такую уйму средств на содержание толпы, которая сопровождала её сына. Все увещевания Амантлана отметались ею, и она в его отсутствие пыталась устроить все на свой лад, благо сын ещё ни разу не подорвал авторитет матери, смиряясь с ее решениями, какими бы абсурдными они на его взгляд не были. Вот и теперь, не получив от сына необходимого разъяснения, куда деть эту бестолковую и ни на что негодную рабыню, она решила, что для начала ей не повредит хорошее купание. А там глядишь, сын рассмотрит эту девицу и поймет, что его «особые виды» не стоят такой худышки.

Почтенная Ишто, как страж, стояла на своем посту, внимательно следя за каждым движением Иш-Чель. Пока последняя терпеливо смывала грязь, жалея и осознавая, что теперь-то уж ацтеки точно поймут, кто перед ними. Почтенная Ишто неоднократно инструктировала рабыню, с какой силой и с каким старанием необходимо отмывать ту или иную часть тела, подозрительно разглядывая проступаюшую светлую кожу. Когда же, отмыв волосы, Иш-Чель откинула их назад, то она увидела нечто напоминающее испуг на лице своей хозяйки, что вызвало у неё самой кривую усмешку — пугаться следовало ей, а не ее хозяйке. Почтенная Ишто пришла в себя, когда рабыня надела новую рубашку. Женщина перестала быть уродиной, теперь была понятна и грязь и рваные тряпки. Очевидно, сын знал, что имел ввиду, когда говорил о своих «особых видах».

Внезапно встретившись, взглядом с рабыней, почтенная Ишто вздрогнула, ощутив неприятное предчувствие будущих событий, явно или косвенно связанных с этой красивой женщиной. Слишком много было в ней необычного, старая женщина едва удержала свои руки, которые произвольно от неё, потянулись к засиявшим на мгновение волнистым бронзовым прядям.

— Спаси нас всех, наша Змеиная мать, — прошептала почтенная Ишто, с подозрением рассматривая одетую рабыню, — Коатликуэ, великая богиня, с такой красотой ты заморочишь голову моему сыну!..

— Мне он не нужен, у меня есть муж…

— Как же, как же! Муж. Где он твой муж? — Иш-Чель осеклась, вспомнив, что ей совершенно не следует раскрывать кто она. Но хозяйка уже возмущенно фыркала, оскорбляясь за сына:

— Вы посмотрите, он ей не нужен! Это тебе-то, рабыне? Да вы счастливы запрыгнуть к нему в постель сами, только бы не работать! Да, если уж знатные женщины не дают ему прохода, то уж о рабыне и говорить нечего! Но смотри мне, я своего сына в обиду не дам, живо пойдешь у меня к собакам! Ага!

— Он мне не нужен!

— А кто выторговал к себе особое отношение? Мой сын приказал не давать тебе никакой работы, когда уходил, но что толку держать бездельников в доме? А ты-то уж точно ничего не умеешь! Кем ты была? Твои руки мягкие, на них нет мозолей, ты ничего не смыслишь даже в собственном мытье, только не говори, что ты была знатной женщиной, не хватало мне ещё заботы обучать тебя, как нужно работать! Только этого мне не хватало!

— Должна вас огорчить, хозяйка, но вы правы, я ничего не умею делать. Я выросла в богатой семье и умею только приказывать рабам и распределять между ними работу! — обе женщины стояли, упрев руки в бока, со стороны было похоже, что они вот-вот начнут бить друг друга кулаками. Но тут почтенную женщину словно осенило, ей удалось поймать шальную мысль. В лице новой рабыни она усмотрела своё спасение от домашней неразберихи. Ведь точно, знатные женщины обучаются распределять всю работу между рабами и следить за распорядком в таких больших домах, как этот новый дом, выстроенный год назад Амантланом, где должно быть положено начало их, теперь уже знатному роду.

— Ты это умеешь?.. — подозрительно прищурилась почтенная Ишто, рабыня утвердительно кивнула, — Ну хоть что-то ты умеешь делать, хвала богам! Хоть одной зубной болью меньше! Вот с завтрашнего дня ты и приступишь к своим обязанностям. Почти все рабы у нас твои соплеменники, есть несколько человек тласкаланцев, но, они все служат моему сыну, ты с ними сталкиваться не будешь… — постепенно разговор принимал деловой оборот, и обе женщины мирно направились к дому, тихо и чинно определяясь со следующим днем. Старая женщина была несказанно рада сбросить с себя тяготы распределения домашней работы. Иш-Чель же могла на какой-то миг поверить, что сможет затеряться в этой семье. А, имея возможность видеть и говорить с рабами-майя, найти возможность выбраться из Анауака. Эти мысли настолько захлестнули её, что она едва слышала назойливые наставления почтенной Ишто.

Иш-Чель боялась вспугнуть неожиданную удачу, но назойливое воображение услужливо рисовало ей одну за другой картины освобождения. Иш-Чель с первых же минут плена понимала, что никогда не сможет смириться со своим положением рабыни. Гордая кровь правителей Кокомо взывала к свободе, а потому она была очень рада, что хоть в малой степени ей так повезло, и она получит, по сравнению с положением других рабов — майя, огромную возможность спасти себя и помочь своим соплеменникам. Её не испугало, и ни на минуту не смутило то, что они находятся в самом сердце страны Анауак, что до родных мест многие и многие дни, недели, месяцы тяжелейшего пути. Желание попасть домой поглощало все. Она надеялась, что сможет найти в доме Амантлана единомышленников, не сомневаясь, что в каждом рабе — майя теплица надежда вернуться домой.