Вильгельм Йозеф Блос - История французской революции. От первых дней до Директории [litres]

Затем списки казненных становятся все длиннее и длиннее. 16 июня было казнено 54 человека, между прочими 39 рабочих и около 10 служащих. Бывали дни, когда число осужденных доходило до 80.

Так дело шло до падения Робеспьера. И всегда из 50 жертв около сорока человек принадлежало к бедным и трудящимся классам .

Подобно судьям, среди которых особенно неистовствовал председатель трибунала Дюма, и некоторые члены комитетов старались доказать свой патриотизм доведением системы ужаса до крайностей. Они соперничали друг с другом в этом отношении, и их соревнование стоило многим людям жизни. Тут мы расскажем только один факт, прекрасно характеризующий общее положение дел в то время. Некий Ладмираль стрелял в Колло д’Эрбуа и промахнулся. Народ отнесся очень участливо к Колло д’Эрбуа, и в душе Робеспьера загорелась зависть: ему хотелось тоже стать объектом покушения. Поэтому, когда какая-то девушка появилась однажды в доме, где жил Робеспьер, и спросила, нельзя ли его видеть, ее арестовали. Арестованная оказалась двадцатилетней Цецилией Рено, дочерью владельца бумажной фабрики. У нее нашли в кармане два маленьких перочинных ножика. Когда же эта, очевидно, экзальтированная девушка сказала: «Я хотела посмотреть, как выглядит тиран!», то покушение было готово, и началось громкое дело. Ладмираль и Цецилия были представлены, как главари заговора, вдохновителем которого был Питт; в соучастии были обвинены все арестованные к тому времени лица с более или менее известными именами. Вместе с Цецилией обвинялись: ее отец, братья и тетка. В это дело впутали также госпожу де Сент-Амарант, ее дочь, сына, зятя, бывшую любовницу этого зятя, а также всю прислугу. В общем, к делу были привлечены 61 человек, среди них 10 женщин. Тщетны были всякие протесты, а на заявление Ладмираля о том, что он всех этих людей совсем не знает, не было обращено никакого внимания. Все были осуждены, как участники одного и того же заговора, и 17 июня их повели в красных рубашках на эшафот. Этот процесс был раздут, главным образом, стариком Бадье, знавшим, что Сент-Амарант содержала игорный дом, в котором, как говорили, бывает также брат Робеспьера. Бадье рассчитывал, что этим ему удастся скомпрометировать Робеспьера.

В это время были также открыты пресловутые заговоры в тюрьмах. Среди арестованных вращались наемные шпионы, передававшие правительству действительные или только мнимые слова и выражения арестованных; а на основании этих шпионов людей потом осуждали.

Фукье-Тенвилль вскоре оказался не в силах один справляться с делами трибунала. Пришлось дать ему помощников; а затем трибунал был разделен на секции. Сам Фукье приходил в ужас от всей этой массы казней и однажды, проходя с одним из своих знакомых по какому-то мосту через Сену, он сказал, что ему кажется, будто в Сене течет кровь, а не вода.

Народ никогда не относился к революционному трибуналу с особенной симпатией. Он прекрасно понимал, что все эти казни нисколько не улучшат его положения. К тому же, как мы знаем, большая часть жертв принадлежала к низшим слоям народа. Поэтому очень часто позорные колесницы встречались свистками и криком, и жители тех улиц, по которым провозили осужденных к месту казни, закрывали ставни своих домов. Тогда правительство приказало вести позорные колесницы через Сент-Антуанское предместье; оно думало, что революционно настроенные рабочие этого предместья будут одобрительно относиться к казням, но и рабочие относились с отвращением к позорным колесницам и также закрывали ставни своих домов. Они даже удерживали своих любопытных жен, чтобы те не шли смотреть на казнь.

Из 2750 человек, казненных в Париже, только 650 человек принадлежали к состоятельным классам и занимали известное общественное положение. Остальные 2100 жертв принадлежали к бедным неимущим сословиям. Таким образом, люди добродетели пролили больше бедной крови, крови рабочих классов, чем крови знаменитых людей. И рабочим массам было непонятно, почему для отражения нападения союзных европейских государств надо проливать кровь бедных и неизвестных рабочих, крестьян, поденщиков, женщин, швей и прачек? И когда впоследствии агенты Робеспьера появились в предместьях и просили рабочих прийти на помощь «Неподкупному», рабочие ответили им:

«Мы умираем с голоду, а вы думаете накормить нас казнями».

В то время как позорные колесницы ежедневно увозили к эшафоту десятки жертв, диктатор Робеспьер раздумывал над тем, как бы упрочить свое государство добродетели подходящей религиозной основой. И он пришел, наконец, к тому заключению, что надо заставить квнвент признать существование Высшего Существа и бессмертие души.

Робеспьер не понимал, как смешно решать такой вопрос постановлением большинства. Он произнес 7 мая в конвенте длинную речь, в которой доказывал, что идея бессмертия души придаст народу больше мужества и патриотизма. Между прочим, он сказал следующее: «Невинность, восходящая на эшафот, заставляет бледнеть тирана на его триумфальной колеснице; разве она обладала бы этой силой, если бы могила уравнивала угнетателя и угнетенного?» Все эти фразы рабски подчинившийся Робеспьеру конвент встретил аплодисментами, и никто не отважился выступить с простым заявлением, что постановление конвента не может служить доказательством существования Высшего Существа и доказательством бессмертия души. Как бы там ни было, конвент издал следующий декрет:

«Французский народ признает существование Высшего Существа и бессмертие души. Он признает, что люди будут самым достойным образом выражать свое преклонение перед Высшим Существом тогда, когда они будут исполнять свой человеческий долг. Должны быть устроены праздники, чтобы человек не забывал о Высшем Существе. Эти праздники должны получить свои названия по славным событиям нашей революции, по величайшим милостям природы, по самым дорогим и полезным человеку добродетелям. 20 прериаля должен праздноваться праздник в честь Высшего Существа».

Нечего говорить, что этот декрет был встречен скептически настроенными французами очень насмешливо; конечно, насмешки эти раздавались только втихомолку.

Праздник Высшего Существа состоялся 8 июня 1794 года. Устройством праздника заведовал живописец Давид, который был пламенным сторонником Робеспьера. Народ не принимал в этом празднике такого живого участия, как в прочих национальных празднествах. Робеспьер был на этот день избран председателем конвента, и он держал себя совсем как первосвященник. Торжество началось в Тюильрийском саду. Конвент разместился на особо устроенном амфитеатре, а вокруг него расположились группы народа различных возрастов и полов. Депутаты несли в руках маленькие букеты, головы детей были украшены венками из фиалок, головы юношей – венками из мирта, головы взрослых мужчин – венками из дубовых листьев, головы стариков – венками из виноградных и оливковых веток; женщины несли корзинки с цветами. Заиграла музыка, и Робеспьер, одетый в светло-голубой фрак, произнес длинную речь. Затем он направился к группе приготовленных из папок статуй, которые изображали Раздор, Атеизм и Эгоизм. Новоявленный первосвященник поджег факелом статуи и из их золы должен был подняться образ Мудрости. Но статуя Мудрости немного почернела от копоти, и когда кто-то из присутствующих заметил, что мудрость нового первосвященника помрачилась, конвент не удержался от смеха. Тут Робеспьер произнес свою вторую речь, относившуюся к акту уничтожения первой группы и появления на ее месте статуи Мудрости. Затем конвент направился к Марсову полю, причем Робеспьер с сияющим лицом отделился от конвента и пошел на несколько шагов впереди других. Это возмутило членов конвента. Кто-то крикнул: «Тиран!» По адресу высокомерного диктатора раздалась также следующая фраза: «От Капитолия до Тарпинской скалы – только один шаг». Говорят, будто эти слова произнес Бильо-Варенн.