Бернард Корнуэлл - Повелитель войн [litres]

– Что, если враги придут сюда? – с тревогой спросил Эдвин.

– Не придут, – заверил его я. – Их цель – Сестер.

Константину и Анлафу хотелось унизить Этельстана. Они желали вырвать сердце у его амбиций об устройстве Инглаланда и помочиться на его труп.

Сделать это они попытаются именно под Сестером.

Местность к северу от Мэрса оказалась покинутой. Фермы стояли брошенными, житницы пустыми. Скотину увели на юг, хотя нам встретились пять стад, которые гнали на север. Стада были небольшими, семь коров в самом маленьком и пятнадцать в самом крупном.

– Это норманны, – сухо доложил Финан, допросив погонщиков первого стада.

– Опасаются фуражирских отрядов из Сестера?

– Вполне возможно, – сказал ирландец. – Так же как и то, что им просто хочется продавать молоко и мясо Анлафу. Прикажешь развернуть их на юг?

– Пусть идут.

Я не хотел, чтобы скот задерживал нас, и мне не было дела, разживется ли Анлаф говядиной, – все равно его идущая на юг армия захватывает много животины и хорошо питается. Я повернулся в седле и увидел столбы дыма, отмечающие места, где горели саксонские усадьбы. Столбы не приближались. Определенно, к северу от нас наступала вражеская армия, но она, похоже, остановилась по меньшей мере в дне пути от Мэрса.

За время, проведенное в Сестере, я хорошо изучил здешнюю местность. То был изрезанный горами участок земли, наполовину заселенный саксами, с горем пополам ладившими со своими датскими и норвежскими соседями. Северяне эти, во время моего начальства над гарнизоном Сестера, любили наведываться в Мерсию и угонять скот. Мы не оставались в долгу, случались жестокие стычки, и сейчас, предчувствуя грядущие трудности, я вспоминал про эти отчаянные схватки.

Последнее и самое крупное из встреченных нами стад тоже шло на север. Погонщики отказались расчистить нам дорогу, а высокая, крепкая женщина принялась во весь голос орать на наш авангард, состоявший из двух десятков воинов Эгила. Я пришпорил Сновгебланда и остановился перед бабой, поливающей норманнов руганью и слюной. Она была из данов и спрашивала, куда мы идем. Получив ответ, что в Сестер, женщина обозвала нас предателями.

– Вам следует сражаться за древних богов! Вы же северяне! Думаете, Тор вас помилует? Вы обречены!

Кое-кто из парней Эгила смутился. На счастье, подоспел сам Эгил и сказал женщине, что она ничего не понимает.

– Наши враги тоже христиане. Думаешь, Константин молот носит?

– Константин воюет на стороне нашего народа! – заявила датчанка.

– А мы воюем за своего лорда, – парировал Эгил.

– Лорда-христианина? – огрызнулась баба.

То была худощавая, сильная и краснолицая женщина, лет сорока или пятидесяти, наверное. Я заметил, что полдюжины погонщиков при ней либо старики, либо мальчишки, и это означало, что ее супруг и взрослые мужчины из челяди уже ушли на север, в войско Анлафа.

– Плюю я на вашего лорда, – заявила она. – Пусть захлебнется своей христианской кровью.

– Наш лорд – язычник, – заявил Эгил, скорее забавляясь, нежели злясь. Он указал на меня и добавил: – И это хороший человек.

Женщина посмотрела на меня, заметила, видно, мой амулет и сплюнула:

– Идешь присоединиться к саксам?

– Я сам сакс, – ответил я на датском, ее родном языке.

– Тогда я проклинаю тебя, – заверещала она. – Проклинаю за предательство старых богов. Проклинаю небом, морем и землей, что станет твоей могилой. – По мере того как проклятия вырывались из ее уст, женщина говорила все громче. – Проклинаю огнем, проклинаю водой, проклинаю еду, что ты ешь, и эль, что ты пьешь! – С каждой фразой датчанка тыкала в меня пальцем. – Проклинаю твоих детей, пусть сдохнут они в муках, пусть черви подземного мира обглодают их кости. Чтоб ты стенал в объятиях Хель вечно, чтоб кишки твои корчило от боли, чтоб ты…

Договорить она не успела. У меня за спиной раздался крик. Крик был женский. Из числа ведущих вьючный обоз слуг вырвалась закутанная в черный с капюшоном плащ всадница. Она подлетела к датчанке и спрыгнула с седла, сбив более крупную противницу на землю. Женщина в капюшоне продолжала что-то выкрикивать. Я не понимал ни слова, но гневная интонация угадывалась безошибочно.

Это была Бенедетта. Она сидела на здоровенной датчанке верхом, молотила ее по лицу кулачками и злобно завывала. Мои люди подбадривали ее. Я тронул пятками Сновгебланда. Эгил вскинул руку, останавливая меня.

– Не мешай ей, – сказал он.

Ошарашенная северянка лежала на земле, но быстро приходила в себя. И она была гораздо крупнее Бенедетты. Женщина пыталась встать и сбросить мелкую соперницу, но итальянка упорно держалась сверху, продолжая выкрикивать и молотить по красному лицу, залитому теперь кровью из разбитого носа. Датчанка попробовала стукнуть Бенедетту, та закрылась предплечьем. Но сила удара заставила Бенедетту замолчать и осознать опасность. Я снова двинулся вперед, и снова Эгил остановил меня.

– Твоя женщина победит, – заявил он, хоть я и не понимал, как это ей удастся.

Бенедетта сообразила быстрее меня. Она протянула руку, нащупала осколок от булыжника, которым была вымощена римская дорога, и впечатала его противнице в висок.

– Ух ты! – воскликнул с ухмылкой Финан.

Мои люди, равно норманны и саксы, покатывались со смеху и гомонили, и крики их стали громче, когда здоровенная баба откинулась на спину, явно оглушенная, открыв рот и пачкая кровью спутанные волосы.

Бенедетта выпалила что-то по-итальянски. Успев научиться немного ее языку, я вроде как узнал слова «промыть» и «рот». Потом она протянула правую руку и ухватила горсть свежего коровьего помета.

– О нет! – с усмешкой воскликнул Финан.

– О да! – восторженно вторил Эгил.

– Ti pulisco la bocca! – С этими словами Бенедетта зашвырнула горсть дерьма в открытый рот женщины.

Та принялась отплевываться, и итальянка, не желая перепачкаться, встала. Наклонившись, она вытерла руки о подол соперницы, потом повернулась ко мне.

– Ее проклятие не сработает, – сказала итальянка. – Она поливала тебя дерьмом? Вот дерьмо и ест. Я затолкала произнесенное зло обратно ей в глотку. Дело сделано!

Бенедетта повернулась, плюнула на датчанку и села на лошадь. Мои люди продолжали восторженно приветствовать ее. Все те скверные мысли, что костлявая баба могла внушить людям Эгила, были развеяны Бенедеттой. Воинам нравится драка, они восхищаются победителем, и Бенедетта обернула дурной знак в благоприятный. Она подвела свою лошадь к моей.

– Вот видишь? – спросила итальянка. – Тебе без меня не обойтись. Кто еще сможет отвратить зло?

– Тебе не место здесь, – возразил я.

– Я была рабыней! – с жаром заявила она. – И всю мою жизнь мужчины говорили мне, что делать. Больше ни один мужчина не будет командовать мной. Даже ты! Но я буду тебя оберегать!