Бернард Корнуэлл - Повелитель войн [litres]

– С удовольствием.

– Не робей и не теряй веры. И мы победим.

Мы расстались, и я, вытирая глаза, вышел из шатра, мерцавшего от горящих внутри свечей. Я шагал мимо лагерных костров, у которых ютились промокшие под дождем люди, слышал доносящиеся из шалашей женские голоса. Все шлюхи Мерсии следовали за войском, да и уэссекские, надо понимать, тоже. Залихватское пение раздавалось теперь у меня за спиной. Напились, решил я. Когда почти добрался до своих, пение перешло вдруг в яростные крики. Ночь прорезал вопль. Послышался безошибочно узнаваемый звон клинков. Снова крики. Из оружия при мне был только нож, но я повернулся и побежал в ту сторону, где происходил беспорядок. К месту, обозначенному внезапным сполохом, устремились и другие. Королевский шатер был объят огнем, пропитанная воском ткань ярко полыхала. Вопили уже все. Воины выхватили мечи, глаза их округлились от страха. Стражники у входа в шатер были мертвы, их тела озаряло пламя горящей материи. Телохранители Этельстана, приметные благодаря алым плащам, взяли шатер в кольцо. Другие сорвали пылающую ткань.

– Они ушли! – проревел кто-то. – Ушли!

Отряду воинов Анлафа удалось пробраться в лагерь. Именно они распевали, изображая из себя пьяных. Расчет строился на том, чтобы убить Этельстана и тем самым вырвать у армии сердце накануне битвы, но Этельстана в шатре не оказалось. Вместо этого убийцы нашли там епископа.

Этельстан подошел к остаткам шатра.

– Куда часовые смотрели? – сердито спросил он у одного из спутников. Потом заметил меня. – Лорд Утред, мои соболезнования.

Мой старший сын лежал мертвым. Изрубленный мечами, в обагренном кровью епископском одеянии. Тяжелый нагрудный крест украли. Его тело вытащили из горящего шатра, но слишком поздно. Я опустился на колени и коснулся его лица, совершенно нетронутого и странно умиротворенного.

– Мои соболезнования, – повторил Этельстан.

Какое-то время я не мог вымолвить ни слова, но потом справился с собой:

– Государь, мы с ним сегодня заключили мир.

– Тогда завтра мы объявим войну, – произнес Этельстан сурово. – Беспощадную войну. И отомстим за его смерть.

Завтра Господь сотворит для нас чудо? Вот только мой старший сын был мертв, и пока я шагал к своим людям, свет лагерных костров расплывался у меня перед глазами.

Рассвет. Среди деревьев пели птицы, как если бы начинался совершенно обычный день. Дождь за ночь ослабел, хотя, когда я вылез из шалаша, меня встретила морось. Суставы ныли, напоминая про возраст. Иммара Хергильдсона, молодого дана, которого я спас от петли, рвало рядом с потухшим костром.

– Пил ночью? – спросил я, пинком отогнав собаку, норовившую подъесть блевотину.

Он только потряс головой. Вид у него был бледный и испуганный.

– Ты будешь стоять в «стене щитов», – сказал я ему. – Ты знаешь, что делать.

– Да, господин.

– Им тоже страшно, – продолжил я, кивнув на север, где за невысоким холмом находился лагерь врагов.

– Да, господин, – неуверенно отозвался дан.

– Главное, следи за низкими ударами копья, – напомнил я ему. – И не опускай щит.

За ним отмечалась такая склонность во время тренировок. Человек во второй шеренге противника колол копьем на уровне щиколотки или лодыжки, и естественной реакцией Иммара было опустить щит, но тем самым он открывался для удара мечом в горло или в грудь.

– С тобой все будет хорошо, – пообещал я.

Мой слуга Алдвин принес мне кубок с элем:

– Господин, есть хлеб и бекон.

– Поешь. – У меня самого аппетит пропал.

Подошел мой сын, теперь уже единственный. Лицо у него тоже было бледным.

– Это был Ингильмундр, – сообщил он.

Выходит, это Ингильмундр проник в наш лагерь и убил моего старшего сына.

– Откуда известно?

– Его узнали.

Вполне понятно и логично. Ингильмундр, высокий красивый норманн, давший Этельстану клятву верности, изображавший из себя христианина и получивший земли в Вирхелуме, вступил в тайный союз с Анлафом. Под покровом темноты он повел отряд воинов. Ингильмундр знал армию Этельстана, говорил на нашем языке и пришел среди ненастной ночи, чтобы убить короля, в надежде обезглавить и устрашить нас. Вместо этого убил моего сына и сумел улизнуть в разразившемся хаосе.

– Это плохой знак, – пробормотал я.

– Добрый, отец.

– Почему добрый?

– Нанеси он удар несколькими минутами раньше, ты бы погиб.

Я провел бессонную ночь, размышляя об этом.

– Мы с твоим братом помирились вчера, – сообщил я Утреду.

Мне вспомнились наши объятия и то, как он молча плакал у меня на плече.

– Я был плохим отцом, – негромко сказал я.

– Нет!

– Теперь слишком поздно, – отрезал я. – Мы убьем Ингильмундра. И убьем жестоко.

Я был в штанах и рубахе. Алдвин принес лучшую мою кольчугу фризской работы с тяжелыми звеньями и кожаной поддевкой, отделанную по вороту и по подолу золотыми и серебряными кольцами. Я унизал руки широкими браслетами. Эти сверкающие трофеи прошлых побед выдадут врагу мой статус военного вождя. Я сунул ноги в громоздкие сапоги, подбитые железными подковками и с золотыми шпорами на пятках. Застегнул легкий пояс, расшитый серебряными квадратиками. На нем на правом моем боку висел сакс Осиное Жало. Потом наступил черед тяжелого пояса с золотыми волчьими головами. На нем слева держался Вздох Змея. Шею обернул шарфом из редкого белого шелка, подарок от Бенедетты, а поверх его надел толстую золотую цепь. На ней на уровне сердца висел серебряный молот, а рядом с ним золотой крест, который дала мне как оберег итальянка. Застегнул на плече черный как ночь плащ, потом нахлобучил самый красивый мой боевой шлем, с серебряным волком на гребне. Я потоптался на месте, затем прошел несколько шагов, чтобы тяжелый доспех сел как следует. Алдвин, сирота из Лундена, смотрел на меня во все глаза. Я был военным вождем – военным вождем Беббанбурга, военным вождем Британии, и парень видел славу и мощь, не догадываясь о страхе, что сосал у меня под ложечкой, насмехался надо мной, добавлял хрипоту в мой голос.

– Сновгебланд под седлом?

– Да, господин.

– Приведи его. И еще кое-что, Алдвин.

– Что, господин?

– Держись позади «стены», как можно дальше. Там будут летать стрелы, так что не подходи на расстояние выстрела. Если понадобишься, я тебя позову. А теперь приведи коня.

Моей дружине раньше прочих воинов Этельстана предстояло попасть через мост на поле боя. Король попросил меня встать на правом фланге, непосредственно у большего из потоков. По нашим расчетам, самая ожесточенная битва должна разыграться на левом крыле, где Анлаф спустит с поводка своих диких норманнов, но правому флангу тоже достанется: кто бы нам ни противостоял, он будет норовить прорвать нашу «стену щитов» и выйти в тыл боевой линии Этельстана.