Борис Акунин - После тяжелой продолжительной болезни. Время Николая II

Еще пестрее были ряды оппозиции. Революционеров в эту категорию я не включаю. Они, конечно, тоже являлись частью Общества, но сознательно от него обособлялись и относились к «либералам» с презрением. Революционеры преследовали принципиально иную цель — хотели не реформировать государство, а разрушить его и создать новое, социалистическое или коммунистическое. В борьбе, о которой пойдет речь в этом разделе, революционные партии напрямую почти никогда не участвовали, если не считать короткого периода, когда все противники Власти действовали единым фронтом. Революционеры ускорили распад империи, но развалили ее не они; их настоящее время наступит только после Февраля.

Итак, главное политическое противостояние в России происходило между самодержавной Властью и свободолюбивым Обществом. Революционеры возглавили эту борьбу только однажды, в 1905 году — и потерпели поражение.

В предыдущем томе я подробно рассказывал о том, как в России сформировалось и эволюционировало Общество, которое к описываемой эпохе всё еще было молодо — его история не насчитывала и одного века. Не буду напоминать о том, через какие стадии оно проходило и как постепенно обретало всё больший идейно-нравственный вес, вернусь лишь к роковому моменту, с которого Общество и Власть вступили в непримиримую конфронтацию.

Естественно, что в стране с дефицитом свобод Общество всегда будет оппозиционно государственной машине, но оппозиция бывает конструктивной и деструктивной. Когда после окончания удушливого царствования Николая I наверху заговорили о реформах, Общество с энтузиазмом восприняло эти сигналы и включилось в работу по обновлению России. Сам Герцен обратился к царю-освободителю с сакраментальной фразой: «Ты победил, Галилеянин».

Именно тогда — в шестидесятые и семидесятые годы — Общество очень разрослось количественно и окрепло качественно. Оно начало сознавать себя серьезной силой и действительно стало ею. Но затем дали себя знать побочные эффекты, сопутствующие всякой революции сверху. Аппетиты Общества растут быстрее, чем хочется Власти. Молодые и пассионарные свободолюбцы радикализируются, начинаются эксцессы, в том числе кровавые, потому что Власть ревностно оберегает стабильность — уж как умеет (а умеет она плохо). В ответ на полицейские притеснения часть прогрессистов переходит из либерального лагеря в революционный, потом начинает заниматься пропагандой активного сопротивления, потом самые отчаянные берутся за оружие. Для того, чтобы не потерять контроль над общественным настроением, Власть должна возглавлять политический процесс, а не отставать от него. Этим сложным искусством правительственные реформаторы владели плохо.

После того как народовольцам удалось убить «отца реформ» Александра II, наверху возобладала идея, что прогресс вообще опасен и даже разрушителен для государства. Нужно остановиться, а еще лучше откатиться назад. Сделать это можно было, только превратив Россию в полицейское государство, где Общество лишалось всякой свободы действия и высказывания, а любого подданного можно было посадить за решетку или отправить в ссылку просто по подозрению, без суда — это называлось «в административном порядке». С 1881 года в стране действовало «Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия». Его ввели временно, после убийства царя как чрезвычайный инструмент для подавления революционного подполья, однако не отменили и после разгрома «Народной воли», используя чрезвычайные полномочия для подавления любых оппозиционных поползновений.

Проблема с Обществом, однако, заключается в том, что, появившись на свет, оно уже не исчезнет. Его представителей, конечно, можно поголовно истребить (и несколько десятилетий спустя Иосиф Сталин это проделает), но в монархии, которая провозглашала приверженность христианскому закону, такое было невозможно. Поэтому Общество никуда не делось — просто на время притихло и ответило самодержавию на полицейские притеснения враждебностью. В революционное подполье уходили единицы, основная масса переместилась в «глухую оппозицию», которая для Власти много опасней бомбистов, потому что совершенно не поддается искоренению. Мастера полицейского сыска умеют справляться с зубастыми волками, но не с вирусной инфекцией.

Казалось бы, в борьбе правительства с фрондирующей интеллигенцией силы были, мягко говоря, неравны: с одной стороны — вся мощь государства, полиция, жандармерия, армия, местная администрация, цензура и прочее; с другой — аморфная, неорганизованная, не слишком храбрая (смельчаки ушли в революцию) и даже не особенно многочисленная прослойка «говорунов и бумагомарателей». Однако первый лагерь при ближайшем рассмотрении оказывался не столь уж силен, а второй не столь уж слаб. Всё зависит от арены, на которой ведется бой. Есть зоны, где Власть всегда или почти всегда проигрывает Обществу.

Строго выстроенная вертикальность — атрибут сверхсильного государства — одновременно является и его дефектом. Все линии управления в России сходились в одну высшую точку — к самодержцу, которому принадлежала вся законодательная и исполнительная власть. Министры подчинялись непосредственно императору. Имелся председатель комитета министров, но это была фигура не руководящая, а координирующая. Генерал-губернаторы и градоначальники столиц тоже не имели над собой никого кроме царя. Он же был главой правящей церкви.

Если человек, соединявший в своих руках столько полномочий, оказывался недостаточно компетентен, «вертикаль» не столько управляла страной, сколько мешала ей развиваться, тормозя естественное развитие.

«Вертикаль» на карикатуре А. Радакова

Справедливости ради надо сказать, что качество российской административной элиты было весьма недурным. Уровень образования, чувство долга, наконец личная порядочность находились на гораздо более высоком уровне, чем в последующие времена. Коррупция была широко распространена на среднем и низовом уровнях, но на самом верхнем являлась скорее исключением (разумеется, отчасти из-за того, что на первые государственные посты обычно попадали люди из привилегированных и обеспеченных кругов).

Однако деловых качеств и честности для большой карьеры оказывалось недостаточно. Нужно было нравиться царю, а в последние годы монархии еще и царице или, того пуще, Распутину. И второе условие часто имело большее значение.

То же происходило и в вооруженных силах — а в это время Россия дважды вступала в войну: сначала в большую, затем в грандиозную. Офицерский корпус был неплох, но высший генералитет — люди, назначавшиеся с ведома императора, — очень часто никуда не годился. И у японцев, и у германцев качество полководцев было много выше. В 1904 году русскими силами на Дальнем Востоке командовал бездарный, но приятный царю Алексеев, в 1914 году верховным главнокомандующим стал двоюродный дядя государя Николай Николаевич — тоже не лучший выбор. Когда же — сам собой, без протекции — выдвинулся сильный полководец Брусилов, благодаря которому Россия одержала самую крупную победу в той злосчастной войне, царица немедленно начинает настраивать мужа против героя дня: «Милый, наш Друг совершенно вне себя от того, что Брусилов не послушался твоего приказа о приостановке наступления».