Екатерина Мишаненкова - Средневековье в юбке

Эти идеи стали поводом для создания и неких практических ритуалов и правил, которых до сих пор придерживается монашество. Поскольку целомудренные девственницы — невесты Христа, они как добропорядочные жены должны были носить покрывало. Обряд пострижения в монахини был аналогом свадьбы. А нарушение обета целомудрия приравнивалось к прелюбодеянию.

Можно сказать, не успели женщины понять, что у них есть какой-то другой путь кроме брака, как им поспешили сделать альтернативу максимально похожей на привычное замужество. Конечно, это объясняется и узколобостью богословов, и неготовностью общества к каким-то серьезным изменениям гендерных стереотипов. Но основной причиной, скорее всего, был все-таки страх, потому что некоторые решительные и религиозные женщины, отказавшись от брака, пошли по такому радикальному пути, что вызвали у современников, как сейчас принято говорить, «разрыв шаблона», к которому общество точно было не готово.

Призывая к пути осознанно выбранного целомудрия, раннехристианские философы делали упор на отказе от телесности и на доминировании духа над плотью. Напоминаю, что именно в этом вопросе различий между мужчинами и женщинами не делалось, путь целомудрия считался одинаково спасительным и для тех, и для других. Следовало отказаться от своей гендерной самоидентификации, забыть о половых признаках, быть только человеком, а не мужчиной или женщиной, то есть фактически стать бесполым.

Мученичество святой Агаты, Жития святых, манускрипт 1170–1200 гг. Германия

Эта идея была широко распространена в Поздней Античности и поддерживалась не только христианскими мыслителями. Порфирий — философ-неоплатонист второй половины III века, критик христианства — писал своей жене Марселе [16]: «…Не хлопочи о теле, не видь себя женщиной, ибо и я обратил на тебя внимание не как на женщину. В своей душе избегай всего обабившегося, как если бы тебя облегало мужское тело. Ибо блаженнейшие порождения возникают из девственной души и юношеского ума. Ибо нетленное — из нерастленного; но все, что рождает тело, все боги полагают скверным. Великое воспитание [состоит в том, чтобы научиться] править собственным телом. Часто отсекают некоторые части ради спасения [телесного целого], ты же <���ради> [спасения] души будь готова отсечь целое тело. То, ради чего ты желаешь жить, достойно того, чтобы умереть без боязни. Итак, пусть всякий [душевный твой] порыв будет ведом логосом, выгоняющим от нас страшных и безбожных господ, ибо тяжелее рабствовать страстям, чем тиранам. Невозможно быть свободным, находясь под властью страстей. Сколько страстей в душе, столько и жестоких господ».

Христианские философы проповедовали очень похожие идеи. Григорий Нисский, рассказывая о своей очень уважаемой им сестре Макрине, говорил, что не уверен, можно ли называть ее женщиной, ведь она сумела подняться над тем, что предназначила ей природа. Иоанн Златоуст о своей духовной дочери, диаконисе Олимпиаде тоже писал, что нельзя называть ее женщиной, потому что она мужчина (в значении «человек»), несмотря на внешность. Святой Афанасий Великий, один из признанных отцов церкви, советовал девственницам отказаться от женского мышления, потому что женщины, которые угождают Богу, будут приравнены к мужчинам. А преподобная Сара Египетская, отшельница V века, сама о себе говорила: «Я — мужчина, не по природе, но по разуму».

И все было вроде бы хорошо и понятно, философам-аскетам крайне нравилась эта идея возвышения духа над плотью и отказа целомудренных дев от своей женской сущности. Но на практике все оказалось несколько не так, как они себе представляли. Женщины, отринувшие привычный путь, ставшие аскетами и отказавшиеся от своей женственности, стали чересчур похожи на мужчин — они стригли волосы, носили мужскую одежду и вообще вели себя как мужчины.

Патриархальный христианский мир оказался к этому совершенно не готов, несмотря на все высокие идеалы. Женщина не могла быть равна мужчине и обязана была все равно оставаться женщиной, а теоретическое равенство подразумевалось где-то в ином, более совершенном мире. Поэтому неудивительно, что все идеи о возвышении над природой и бесполости быстро уступили место идентификации обета целомудрия как еще одного, более возвышенного, варианта брака. Со всеми вытекающими, включая подчинение мужчине. Девиц, желающих дать обет целомудрия, с IV века начали объединять в монастыри. А все эти раннехристианские практики аскетического отрицания женщинами своего пола и трансгендерного поведения были объявлены еретическими.

Сано ди Пьетро. Мадонна Милосердие. 1440-е

Однако как и многие другие раннехристианские идеи и традиции, подобный женский аскетизм и религиозный трансвестизм оказался довольно живучим. Официальная церковь могла отрицать и запрещать, но в народе такие отшельники-аскеты любого пола, жившие в уединении (естественно, в монастырях все было только по правилам), всегда пользовались уважением. И та же Жанна д’Арк — не такой уж феномен, а просто самый известный случай возвращения к раннехристианским идеям. Многие из обвинений в ереси, которые против нее выдвигались, точно так же можно было бы выдвинуть против некоторых общепризнанных святых первых веков христианства. И все ее поведение напрямую следовало заветам великих и общепризнанных отцов церкви.

Но христианская церковь к тому времени в чем-то подстроила общество под себя, а в чем-то сама подстроилась под общество, в том числе отказавшись от радикальных идей в пользу патриархальных. Культ девственности сохранился, но стал несколько более теоретическим, поскольку средневековому обществу требовался постоянный прирост населения. Реально в обществе носиться с девственностью снова начали только в эпоху Реформации, когда Европа столкнулась одновременно с перенаселенностью и венерическими болезнями. А вот отказ от гендерной самоидентификации и возвышение над своим полом бросали вызов самому патриархальному устройству общества, поэтому были объявлены ересью.

История оставила немало свидетельств того, с каким пылом многие раннехристианские женщины вели аскетическую и отрешенную жизнь. Элизабет Кастелли, исследовавшая этот феномен, пишет, что «отречение от мира парадоксальным образом давало женщинам возможность выйти за пределы ограничений социально и сексуально условных ролей, осуществлять власть и испытывать чувство собственного достоинства, которое часто было им недоступно в рамках традиционной установки на брак». И действительно, решение остаться девственницей и отказаться от брака и мира давало некоторым женщинам возможность заниматься интеллектуальной и духовной деятельностью, которая в противном случае была бы им недоступна.