Виталий Раул - Убит в Петербурге. Подлинная история гибели Александра II

В качестве третейских судей было решено привлечь известных революционеров Г.А. Лопатина, П.А. Кропоткина и В.Н. Фигнер. Главными аргументами обвинения были аресты деятелей партии, а точнее, обстоятельства арестов, имевших явно агентурное происхождение. Бурцев отлично разбирался в постановке агентурной работы охранных отделений и Департамента полиции МВД России. Его главный метод препарирования полицейских секретов – общение с уволенными из спецслужб сотрудниками и выуживание сведений, которыми они располагали. В ходе проведенного частного расследования Бурцев не только доказал причастность Азефа к многочисленным провалам и арестам, но и полностью изобличил его как секретного агента Департамента полиции. Перед глазами Веры Фигнер как третейского судьи проходили впечатляющие картины жизни человека, продававшего партию за деньги Департаменту полиции и в то же время получавшего деньги из партийной кассы на организацию террора.

Заседания суда в Париже и общение с Бурцевым, разумеется, должны были оставить след в жизненном багаже Веры Фигнер и несколько изменить ее взгляд на окружающую революционную действительность, но на эту тему она предпочла не высказываться. Известно только, что Вера Николаевна до конца не верила в виновность Азефа и в доказательства, исходившие от бывших полицейских чинов. Эпизод с Азефом был до боли похож на то, что происходило с «Народной волей», но вычислить предателя в своей собственной организации, а тем более назвать его по имени оказалось для Веры Фигнер неподъемной задачей.

Вполне возможно, однако, что Фигнер не сделала этого по политическим соображениям высшего порядка, так как к моменту публикации книги в России многое изменилось. «Народная воля» стала необходимым звеном в цепи так называемой освободительной борьбы, которую принялись созидать новые советские историки от большевистской партии. Советские вожди охотно согласились иметь своей предтечей «Народную волю», с ее тактикой заговора и неумолимым желанием уничтожить царя. В такой обстановке Фигнер просто не могла позволить себе разоблачения своих соратников, тем более что кроме догадок и подозрений она ничем другим не располагала.

Скелет в шкафу был заперт на ключ и забыт. Революционный эпос «Запечатленный труд» получил окончательную форму трудового подвига, где идея подвижничества в деле убийства отдельно взятой личности оказалась плодотворной и освободила автора от множества каверзных вопросов. Выбранная форма определила и до предела скупой стиль рисунка всей книги и ее образов. Персонажи книги напоминают застывшие изваяния, а их жизнь, лишенная каких-либо радостей, – мертвую схему. Столь скупой рассказ о громком событии, да к тому же без хронологии, создал все же некий эффект законченного действия, не подлежащего дополнительному анализу, – ведь рассказчиком был непосредственный участник событий. Как ни странно, литературный прием, взятый на вооружение Верой Фигнер, сработал: книга революционерки встретила общее одобрение и стала первым революционным бестселлером. Самым важным приобретением писательницы оказалось полное соответствие ее книги новому вектору политического развития России, заданному большевистским переворотом 1917 года. Именно это обстоятельство определило дальнейшую судьбу книги и благополучную жизнь автора.

После устранения самодержавия в феврале 1917 года, в период управления страной либерально-демократическим правительством, появился прямой доступ в архивы Департамента полиции. Такую возможность новые власти предоставили журналисту, редактору легальных журналов по истории революционного движения в России «Былое» и «Минувшие годы» П.Е. Щеголеву, назначив его руководить «Комиссией по разбору дел

Департамента полиции». Работая над первой частью своей книги, Вера Фигнер, по-видимому, обращалась к Щеголеву по одному важному вопросу, который был не ясен всем оставшимся в живых членам «Народной воли». Вопроса этого они никогда не озвучивали, не обсуждали в прессе, а тем более в личной переписке. Сформулировать его можно, только сопоставляя текст некоторых глав «Запечатленного труда», документы фонда Фигнер в РГАЛИ и публикации П.Е. Щеголева по «Народной воле».

В фонде Фигнер хранятся протоколы допросов Александра Михайлова, которого сама Вера Николаевна называла Хозяином-устроителем «Народной воли». Так оно и было: именно Михайлов инициировал создание новой организации на Липецком съезде, был бессменным членом ее Распорядительной комиссии, а по факту – ее руководителем. Он ведал финансами «Народной воли», только ему была известна дислокация всех конспиративных квартир, и ни одно важное решение Исполнительного комитета не принималось без его участия. Арест Михайлова 28 ноября 1880 года был воспринят Исполнительным комитетом как катастрофа. Не меньшей катастрофой стали аресты ключевых деятелей «Народной воли» в январе и феврале 1881 года: Колодкевича, Баранникова, Клеточникова, Желябова и Тригони, а также некоторых лиц, выполнявших подсобные функции. Все вместе они составили внушительный список потерь организации.

Объяснить природу арестов народовольцы не могли, а поэтому обращение Фигнер к Щеголеву за помощью в разрешении проблемы выглядит вполне логичным. Проблема предательства в «Народной воле» заинтересовала как самого Щеголева, так и главного специалиста по провокаторам и шпионам В.Л. Бурцева. Щеголев предпринял энергичные поиски в архиве Департамента полиции, направление которых понятно по появившимся впоследствии публикациям. Щеголев прежде всего проверил показания Михайлова на следствии, которые он давал под протокол, и копия его показаний осела в архиве Фигнер как главное доказательство непричастности Хозяина к арестам января-февраля 1881 года. Кроме этого, Щеголев обнаружил несколько неотправленных писем Михайлова из Петропавловской крепости родным. В свою очередь, родные Михайлова передали Щеголеву много писем Михайлова из крепости, и Щеголев опубликовал письма отдельным сборником.

Все добытые Щеголевым документы удовлетворили Веру Фигнер настолько, что она смогла написать в первой части своей книги следующие весьма прочувствованные строки: «Для нас Александр Михайлов был незаменимым товарищем. Он был, можно сказать, всевидящем оком организации и блюстителем дисциплины, столь необходимой в революционном деле; в его лице мы потерпели тяжелую и прямо невозместимую утрату… Талантливый организатор, проницательный в распознавании людей, он был педантичен, последователен и неумолим в проведении организационных принципов» [1]. Понятно, что такое не напишешь о человеке, которого подозревают в двойной игре.

Читать дальше