Сергей Плохий - Потерянное царство. Поход за имперским идеалом и сотворение русской нации [c 1470 года до наших дней]

Термин “Русский мир” восходит к середине XIX века. Его можно встретить в трудах Пантелеймона Кулиша, одного из отцов-основателей украинофильства и участника Кирилло-Мефодиевского общества. Этот термин Кулиш использовал для народа, происходившего из Киевской Руси. В то время Украина была в большей степени интеллектуальным проектом, а не политической реальностью, и поэтому термин не угрожал основам украинофильства как такового. Позже русские славянофилы применили его к этнокультурному сообществу, пребывающему в границах Российской империи. После революции 1917 года он остался в прошлом.

Новую жизнь понятие обрело в конце 1990-х годов: его заново “открыл” Петр Щедровицкий, российский политтехнолог, который пытался сформулировать политику русского правительства в отношении “ближнего зарубежья” в хаосе трансформаций постсоветского общества.

С 2007 года, который был объявлен в России Годом русского языка, концепция “русского мира” стала неотъемлемой частью российской внешней политики. “Граждане” этого мира проживали и получали поддержку не только на постсоветском пространстве, но и в тех западных странах, куда эмигрировали после 1991 года. А сторонники новой концепции, определив русскую идентичность не только исходя из этнической принадлежности или гражданства, но и на основе культуры, привлекали к активной поддержке российской государственной политики тех, кто ощущал связь с творчеством русских писателей – таких как Александр Пушкин, Лев Толстой и Федор Достоевский.

Вскоре на идею обратил внимание человек, сыгравший ключевую роль в формулировании русской национальной идентичности в первые постсоветские годы, – Валерий Тишков, бывший министр по делам национальностей Российской Федерации. В одной из своих публикаций Тишков определил “Русский мир” как “трансгосударственное и трансконтинентальное сообщество, которое объединено своей причастностью к историческому российскому государству и своей лояльностью его культуре” 5. В этом культурном понимании русской идентичности нельзя не увидеть парадокса, особенно после гражданского определения россиян в 1990-е годы, но Тишков разделял Россию и заграницу.

Сразу после падения СССР Тишков утверждал, что этнические русские и русскоязычные, живущие за пределами Российской Федерации, в большинстве своем не оставят обжитых мест и не ассимилируются с местными культурами, а останутся там же, где и прежде, сохранив свои языковые и культурные особенности. “Мое мнение, – сказал он, оглядываясь назад, – было изначально в пользу того, что русские осваивали на протяжении столетий пространства Восточной Украины, Крыма, Северного Казахстана не для того, чтобы сейчас заужать Русский мир через так называемую репатриацию” 6.

В 2007 году Тишков откликнулся на новые сигналы из Кремля и возглавил ряд научных проектов, в которых изучался статус русского языка на постсоветском пространстве. Через год выступил с докладом, в котором сообщил о предварительных результатах работы российских ученых. Полагая, что язык – это главный признак принадлежности к Русскому миру, Тишков утверждал, что в “ближнем зарубежье” русский язык теряет привилегированное положение, которым обладал в советскую эпоху, и что Россия должна принять меры для защиты его статуса. Самым желательным вариантом был бы официальный статус русского в странах “ближнего зарубежья”, равный статусу местного языка.

Тишков предложил России поддержать требования о таком статусе в Казахстане, Латвии, Молдове, Кыргызстане и на Украине. (В Белоруссии, где русский язык стал вторым официальным, он по-прежнему доминировал над белорусским.) У него была и другая идея: “личная автономия” – индивидуальные языковые права для русскоязычных в странах проживания. Всех, кто говорил на русском языке, Тишков также называл соотечественниками. Кроме того, он рассматривал Русский мир как средство достижения внешнеполитических целей России. “Русский мир больше, чем нынешняя Россия, – утверждал он. – Так было и так должно быть, а задача специалистов – помогать людям русской культуры и языка сохранять для себя и потомков свои духовные начала, а вместе с этим укреплять российское влияние и авторитет в мире” 7.

Правительство России финансово вложилось в концепцию Русского мира, создав в 2007 году фонд с одноименным названием. Первым поручением этого фонда стало открытие культурных центров за границей, на что был потрачен миллиард рублей, полученный от российского правительства. К 2013 году популяризацией русского языка и культуры занимались 90 центров в 41 стране. Среди бенефициаров, получивших грант, был и Фонд исторической перспективы Наталии Нарочницкой, продвигавший за рубежом русское националистическое понимание истории. В числе партнеров фонда был указан и Международный совет российских соотечественников, созданный в 2002 году и ныне насчитывающий 140 организаций в 53 странах. Глава совета, Вадим Колесниченко, много лет был депутатом Верховной рады от Севастополя. Он лично представил в парламент Украины около двадцати законопроектов, направленных на сохранение доминирующего положения русского языка в сферах экономики, общественной жизни и культуры Украины, что оставалось неизменным с советских времен.

Русский мир как идея и как интеграционный проект обрел нового энергичного сторонника в лице новоизбранного патриарха РПЦ 63-летнего Кирилла (Гундяева). В 2009 году, в год избрания на патриарший престол, Кирилл был главным докладчиком на третьем съезде фонда “Русский мир”. Предыдущие двадцать лет он провел в должности главы международного отдела Московского патриархата, где в основном его усилия были направлены на то, чтобы остановить распад церковных структур по всему бывшему Союзу и сохранить единство.

Основная угроза единству церкви исходила от Украины, где до эпохи Горбачева располагались примерно 60 % всех приходов Московского патриархата. Патриарх Кирилл сыграл важную роль в стабилизации церкви после того, как в 1989-199° годах тысячи приходов на Западной Украине перешли к возрожденной Украинской грекокатолической церкви, ликвидированной Сталиным после войны, но продолжавшей существовать подпольно. В начале 1990-х годов, будучи председателем отдела внешних церковных связей, Кирилл успешно пресек попытки киевского митрополита Филарета создать из украинских приходов независимую Украинскую православную церковь.

Рост национального самосознания и распространение национальной повестки среди духовенства и православных верующих на постсоветском пространстве стали новыми испытаниями для господства Московского патриархата в регионе и утвердили Русскую православную церковь в роли стража общерусского единства. Она никогда не меняла ни официального названия, ни представления о русском народе, считая, как и в имперские времена, что он состоит из трех восточнославянских народов. В вопросе сохранения церковного единства Украина вновь обрела принципиальное значение.