Михаил Вострышев - Русский Гамлет. Трагическая история Павла I

Торжественное совместное погребение Петра III и Екатерины II состоялось 18 декабря 1796 года, и было обставлено со всевозможной торжественностью. «В день выноса в крепость гроб императора предшествовал гробу императрицы. За сим последним государь изволил идти пешком в черном одеянии, с воротником из кружев в несколько рядов. За ним императрица, великие князья и великие княгини, все в таком же глубоком трауре».

Почести, оказанные сыном отцу и матери, убедили даже самых злобных скептиков, что он — наследный царь, а не самозванец.

Павел по воцарении продолжать жить внешне так же, как и раньше. Он избегал шумных удовольствий, одевался чрезвычайно скромно (имел одну шинель на все времена года, которую в морозы подшивал ватой), не играл в карты, не пил вина, не нюхал табаку, избегал ездить в дорогих каретах, не сменил скромных великокняжеских покоев в Гатчине и Павловске на великолепные екатерининские хоромы в Зимнем дворце и Царском Селе. «Государственные доходы, — писал он, — доходы государства, а не государя, и, составляя богатство его, составляют целость, знак и способ благополучия земли».

Император первым подавал пример неутомимой деятельности. «Жизнь его была — заведенные часы, — вспоминал А.А. Башилов, — все в одно время, в один час, воздержанность непомерная, обед — чистая невская водица и два-три блюда самые простые и здоровые».

Государь вставал в пять часов утра, обтирался куском льда и, выпив чашку кофе, садился за дела. В шесть часов начинался прием сановников с докладами, в восемь он садился в легкие санки или верхом на лошадь и отправлялся инспектировать государственные учреждения. Возвращался к десяти — к гвардейскому разводу, затем уходил в кабинет для работы, в полдень обедал в кругу семьи и потом отдыхал. С пятнадцати часов опять ездил по городу, часто посещая больницы и богоугодные заведения. Вернувшись, продолжал выслушивать доклады и ложился спать в двадцать два часа.

«Об уме правителя, — считал итальянский писатель и политический мыслитель Никколо Макиавелли, — первым делом судят по тому, каких людей он к себе приближает; если это люди преданные и способные, то можно всегда быть уверенным в его мудрости, ибо он умел распознать их способности и удержать их преданность».

Любят у нас на Руси государи распоряжаться судьбой и животом своих подданных. Свято почитается эта традиция, и новых преемников не страшит народная молва. Ведь на что почитаем Петр I, а и тот удавил единственного сына — не мешай, мол, мне властвовать. Конечно, есть еще Бог… Но и он закрывает глаза на тайные деяния. Иначе почему одни лишь раскольники почитают Петра за антихриста? Почему православная наша церковь не прокляла его? Пройдет время, и потомки рассудят две русские церкви. Потомки раскроют дневник майора от ворот Петропавловской крепости и прочтут его летописный рассказ:

«Привезен в крепость е. в. царевич Алексей Петрович и посажен в равелин. Спустя три дня приехали в крепость в начале 10-го часа поутру е. в. царь, е. с. князь Меншиков, с ними еще десять особ; все пошли в равелин, и был малый застенок; уехали в полдень.

Через три дня после того опять прибыли в крепость — царь, князь Меншиков и те же десять особ; пошли прямо в равелин, и был также малый застенок, уехали в полдень.

Через три же дня опять приехали в крепость е. в. царь, е. с. князь Меншиков, прежние десять и других еще немало особ. Пошли в равелин, и был большой застенок; уехали гораздо за полдень.

В шесть часов пополудни того же дня царевич Алексей Петрович предал дух Богу. На другой день с раннего утра до позднего вечера царь изволил пировать у е. с. князя Меншикова».

Но что нам потомки, когда вокруг и без них достаточно людей, которые не преминут оправдать нас, сочинят в нашу честь оду и заверят народ, что мы желали общего благоденствия, что во имя всеобщего счастья мы отправляли на заклание тысячи и тысячи своих господ, соседей, родных, рабов…

С воцарением Павла технология ареста достигла подлинного совершенства. Провинившихся офицеров увозили в закрытой кибитке, зашитой рогожами, как обшивают товарные тюки, отправляя их на ярмарку. Через маленький прорез заключенному давали два раза в сутки фунт хлеба и кружку воды. Если, конечно, сопровождавший рогожный куль фельдъегерь не забирал арестантскую пайку себе. В середине кибитки, под кулем, было небольшое отверстие для необходимой естественной надобности. Фельдъегерь не знал, кого везет, не видел оказавшегося в немилости офицера, ему сдавали того уже зашитого в куль. Под страхом смертной казни фельдъегерю запрещалось говорить с заключенным, равно как и отвечать на его расспросы. И казалось конвоиру, что везет он важного злодея: низвергателя престола или кровожадного убийцу. И скажи ему правду, что зашитый в рогожу горемыка виновен лишь в том, что повстречался разгневанному Павлу в неуставной шляпе или проиграл в карты сто рублей казенных денег, он рассмеялся бы и не поверил.

За что только людей не сажали на гауптвахту, в тюрьму, не ссылали в далекие вотчины, в каторжные работы!..

Корнета Шлиппенбаха посадили на шесть месяцев под арест за то, «что он забыл порядок службы». И поделом Шлиппенбаху, презиравшему солдат и мучившему их из-за своей забывчивости в карауле сверх положенного уставом времени.

Поделом исключили из службы и отправили за жительство в свои деревни сотни военачальников «за употребление нижних чинов в партикулярные работы без платежа и согласия их, за жестокие их побои и удержание разных вещей».

Но жаль адмирала Чичагова, посаженного в тюрьму за презрительное молчание в ответ на вопрос, является ли он английским шпионом.

Поделом отправлен на восемь дней в Петропавловку советник при генерал-прокуроре Петр Ермолев за то, что по своему небрежению задержал на восемь дней выпуск из тюрьмы прощенных арестантов.

Но жаль офицера, ради шутки облачившегося в одежды священника и обвенчавшего в своей квартире подвыпившего однополчанина с девицей, за что был пострижен в монахи.

Поделом наказаны казнокрады, лжецы и бездельники, вынужденные теперь жить в опале в своих деревнях (хотя и там они наломают дров). Но жаль честных и деятельных работников, павших жертвой клеветы и, в лучшем случае, выброшенных со службы, хотя они могли принести немалую пользу России.

Шло время. Хитрые и себялюбивые дельцы приноравливались к характеру императора, фамильярничали с ним, когда Павел бывал любезен, и раболепствовали, когда становился высокомерен и гневлив. Честные и деятельные работники не увлекались изучением изменчивости характера императора и все чаще попадали впросак.

Государь желал царствовать один, считая себя способным — ведь он честен! — разобраться в любом деле. И все теснее вокруг него смыкался круг из придворных интриганов, мечтавших возвыситься, разжигая недовольство Павла, и преданных малограмотных солдафонов, не желавших о чем-либо иметь собственное суждение. И те и другие сходились в одной, трагичной для России мысли: слово царя есть закон, слово царя всегда истина, слово царя нельзя обсуждать — его надо исполнять.