Андрей Ведяев - Ода контрразведке

В первые дни и месяцы после взрыва на Чернобыльской АЭС в опасной зоне побывали Председатель КГБ СССР Виктор Михайлович Чебриков, его первый заместитель Филипп Денисович Бобков, начальник 6-го Управления КГБ СССР Фёдор Алексеевич Щербак и его первый заместитель Виталий Михайлович Прилуков, а также около полутора тысяч сотрудников органов КГБ Украинской ССР, прикомандированные оперативные и технические специалисты КГБ СССР и ряда братских союзных республик.

Специальную работу проводили сотрудники сверхсекретного 15-го Главного управления (строительство и обслуживание резервных пунктов управления) КГБ СССР во главе с начальником генерал-лейтенантом Владимиром Николаевичем Горшковым – в частности, отряд генерал-майора Валентина Сергеевича Орлова, который одним из первых среди чекистов-чернобыльцев получил орден Мужества.

«Интересы государственной безопасности страны заносили меня в период тех трагических событий в опаленный радиацией “рыжий” лес Чернобыля, – пишет Голушко, – к самому эпицентру ядерного взрыва, когда мы с начальником Киевского УКГБ генералом Шрамко однажды вынуждены были войти в самую опасную зону разрушенного реактора, чтобы удостовериться в справедливости поступавших данных о выходе из строя большинства технических датчиков. Мы выполняли свою обязанность докладывать в Москву очередную проверенную и объективную информацию о положении дел на пораженном ядерном реакторе, тлеющем человеческой болью. После такого визита Шрамко пережил коматозное состояние. А я впервые тогда попал в госпиталь, чем заслужил приезд в Киев начальника и главного кардиолога Военно-медицинской службы КГБ СССР. Они с интересом знакомились с анализом моей крови и содержанием в ней радиоактивных соединений и тяжелых металлов».

Всего в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС принимало участие 526 250 человек. Из 30-километровой зоны отчуждения вокруг АЭС было эвакуировано всё население – более 115 тыс. человек. Авария считается крупнейшей за всю историю атомной энергетики как по предполагаемому количеству погибших и пострадавших от ее последствий людей, так и по экономическому ущербу. По данным Всемирной организации здравоохранения, в результате аварии на Чернобыльской АЭС в конечном счёте могло погибнуть в общей сложности до 4 тыс. человек.

Вслед за Чернобыльской катастрофой, всего лишь через четыре месяца, последовала крупнейшая авария на Чёрном море, которую по своим масштабам называют советским «Титаником». 31 августа в Цемесской бухте близ Новороссийска получил пробоину и затонул пассажирский пароход «Адмирал Нахимов». Из находившихся на его борту 1243 пассажиров и членов экипажа 423 человека погибли.

Следствие по этому делу возглавил старший следователь по особо важным делам при Прокуратуре РСФСР Борис Иванович Уваров – тот самый, который по заданию Юрия Владимировича Андропова крушил мафию «цеховиков» на просторах Советского Союза и закрывал Чернобыльское дело. Но даже столь искушенному следователю стоило немалых усилий преодолеть ужас от увиденного, быстро разобраться в ситуации и направить корабль следствия в правильное русло. По моей просьбе Борис Иванович согласился впервые подробно рассказать о всех обстоятельствах и ходе следствия.

– Борис Иванович, как Вы узнали о случившемся?

– В третьем часу ночи с 31 августа на 1 сентября 1986 года у меня раздался звонок. Звонил мой начальник Сироткин Николай Николаевич – начальник Следственной части Прокуратуры РСФСР. «Ты знаешь, – говорит он мне, – тут у нас на Черном море один маленький кораблик затонул. Есть необходимость тебе туда выехать. В три часа туда едет Сергей Андреевич Емельянов, он тебя подхватит». Уже в машине от Емельянова – прокурора РСФСР – я узнаю, что туда же вылетает и заместитель Генерального прокурора СССР Сорока Олег Васильевич – значит, происшествие не такое уж и маленькое. Как выяснилось, произошло страшное кораблекрушение: в результате столкновения с другим судном затонул наш крупнейший пароход «Адмирал Нахимов», погибло много людей.

– Этот пароход был ведь построен в Германии в 1925 году. Он назывался «Берлин» и первоначально был предназначен для круизов из Германии в Нью-Йорк на той же линии, что и «Титаник»…

– Совершенно верно. Мы приехали во Внуково, где нас уже ждал правительственный самолет. Кроме Сороки, Емельянова и меня летел начальник транспортного отдела Генпрокуратуры, еще два-три генерала, один полковник, а также ряд должностных лиц Министерства морского флота СССР. Рассвет 1-го сентября мы встретили на высоте 10 тыс. метров. Сорока объявил совещание, которое провели в имеющемся на борту небольшом зале заседаний. Было сказано, что вечером 31 августа «Адмирал Нахимов» вышел из Новороссийска курсом на Сочи. Вблизи мыса Дооб его протаранил сухогруз «Пётр Васёв». Все сошлись во мнении, что судя по всему имело место нарушение Правил предупреждения столкновения судов. В аэропорту Новороссийска нас ждали машины, которые доставили нас в горком партии, где должна была заседать правительственная комиссия. Руководителем комиссии был назначен Гейдар Алиев – первый заместитель Председателя Совета Министров СССР. Но мне это было неинтересно – я был полон желания попасть на место катастрофы. Что-то мне подсказывало, что нужно быстрее попасть на оставшийся на плаву сухогруз «Пётр Васёв», который шел из Канады с грузом ячменя. Необходимо было как можно быстрее изъять документацию, в которой содержалась судовая информация о курсе судна и отдаваемых капитаном командах. Мне повезло, что со мной поехал сотрудник центрального аппарата КГБ СССР, причем в прошлом штурман – а для меня это была первая морская катастрофа. В порту шли спасательные работы. Нас направили на нужный причал, где нас ждал катер. Когда мы отплыли, навстречу нам стали попадаться такие же небольшие судна, которые доставляли всплывшие на поверхность трупы – они лежали прямо на палубах. Всех спасшихся подобрали еще ночью. В районе места катастрофы было заметно масляное пятно, в котором плавали какие-то обломки. Здесь же стоял «Пётр Васёв», команда которого тоже участвовала в спасательной операции и доставала трупы. Попасть на палубу оказалось нелегко. На судне уже находились пограничники во главе с офицером-армянином, который поинтересовался, кто мы такие. Он связался с берегом и получил «добро». Но когда спустили трап, он оказался над нами выше примерно на метр. А волнение было три балла, то есть в качку нужно было прыгнуть и уцепиться за трап. Со второго раза мне это удалось, и мы поднялись на палубу. Прежде всего требовалось изъять ленту курсографа и ленту реверсографа (устройство регистрации манёвров) плюс судовой журнал – черновой и чистовой (я этого не знал, и мне подсказал товарищ из КГБ – как выяснилось впоследствии, это имело огромное значение). Я сразу пригласил капитана судна Виктора Ткаченко. Держался он очень уверенно и сразу заявил, что виновны судоводители «Нахимова». «Я двигался, не меняя курса», – заявил он. У него стоял солидный компьютер – «Пётр Васёв» был оснащен японской системой автоматической радиолокационной прокладки курса (САРП). Ткаченко стал демонстрировать, что двигался только по прямой. Я тут же записал его показания на диктофон и потребовал изъять курсограф, на что он возразил, что до захода в порт согласно правилам не может его отдать. Тогда я приказал поставить возле прибора часового с автоматом, чтобы никто не трогал ленту. Поскольку распоряжается на месте происшествия следователь. После этого мы занялись изъятием бортового журнала – чистового, чернового и копии в машинном отделении. Всё это я узнал от моего коллеги из КГБ – он оказал мне неоценимую помощь, указав, где и что изымать. Мы также осмотрели три или четыре трупа и зафотографировали носовые повреждения. Как выяснилось позднее, сухогруз имел бульб – каплевидный выступ носа ниже ватерлинии для улучшения ходовых качеств, которым он как тараном пронзил борт «Нахимова» по миделю (по центру), оставив пробоину размером 80 кв. м, так что «Нахимов» лег на правый борт и пошел ко дну практически мгновенно. В конце дня сухогруз встал у пирса под разгрузку, а мы вместе с понятыми вскрыли приборы и изъяли ленты. Таким образом, мы спасли информацию, которую могли уничтожить.