Агостино Паравичини Бальяни - Тело Папы

Своеобразный итог подвел богослов Агостино Трионфо, по прозвищу Анконец (1270–1328): власть папы «не может увековечиться в нем, потому что папа, как и все, смертен, «поэтому она увековечивается в кардинальской коллегии». Христос – глава Церкви, поэтому «власть папы вечна, ибо пребывает в коллегии, то есть в Церкви, принадлежащей Христу, ее постоянному, непреходящему государю» [673]. На короткий срок вакансии коллегия кардиналов и есть Церковь. «Коллегию кардиналов можно сравнить с папой, как ветвь с деревом или с корнем: как сила ветви или всего дерева, цветущего и дающего плод, хранится в корне, когда ветвь или дерево погибают, так, судя по всему, власть папы сохраняется в коллегии, то есть в Церкви, когда он умирает, в коллегии – как в ближайшем корне, в церкви прелатов и других верующих – как в корне отдаленном» [674]. Согласно Алваро Пелайо, «нельзя говорить, дабы не впасть в ересь, что после смерти папы Церковь оказывается обезглавленной, потому что кардинальский корпус и вся Церковь обладают общей для всех настоящей главой – живым Христом» [675].

Если кардинальская коллегия представляет Церковь во время вакансии, ее ответственность возрастает в особенности по отношению к камерарию и исповедникам, на плечи которых в это время ложился целый ряд важных функций. Климент V (1305–1314) решил, что их должности «не будут прекращаться с уходом понтифика», более того, кардиналам разрешалось назначать новых в случае смерти папы [676]. Таким образом, около 1300 года утвердилась мысль, что должности камерария и исповедников должны стать пожизненными, не связанными со служением конкретного папы [677]. Поэтому во время вакансии Апостольского престола послания исповедников подписывались формулой «Властью святой Римской церкви, которую мы представляем», Auctoritate sancte Romane ecclesie, qua fungimur [678]. Это важное изменение, потому что при жизни папы камерарий обычно назывался представителем папы, а не святой Римской церкви, Sancte Romane Ecclesie или священного дворца, sacri palatii, как другие служители курии [679]. Кардиналы и члены курии должны были исповедоваться папскому исповеднику, «потому что он представляет лично папу в вопросах покаяния» [680].

Все эти решения говорят об экклезиологическом значении кардиналата и, в то же время, они свидетельствуют о глубоком понимании преемственности внутри Римской церкви [681]. Можно даже сказать, что вместе они стали кульминацией того разделения физической бренности папы и вечности института папства, первые веяния которого, как уже говорилось, обнаруживаются в середине XI века. Два века спустя Римская церковь располагала юридическими инструментами ( Ubi periculum ), ритуальными пространствами (девятидневье) и экклезиологической аргументацией (о кардиналате), чтобы относительно уверенно встречать смерть папы, и возникающую после нее вакансию, «пустоту», которую Петр Дамиани назвал «страшным моментом».

В начале XIV века размышления о противоречии между бренностью и вечностью были широко распространены. Им отдал дань даже один из крупнейших специалистов по римскому праву: согласно Джованни Андреа (1270–1348), «обладатель папской власти или достоинства смертен, а папство как достоинство или власть вечно» [682].

Через пару поколений Бальдо дельи Убальди, комментируя «Декреталии» (1393–1394), писал, что «лишь папа наместник Иисуса Христа на земле… и хотя по природе он человек , есть в нем что-то торжественное, что позволяет ему действовать небесной силой » [683]. Он подобен императору: «Император может умереть, но его достоинство, то есть империя, бессмертно, так и понтифик умирает, но власть понтифика не умирает» [684].

Чтобы подчеркнуть различие между физической персоной императора и папы с одной стороны и вечностью империи и папства с другой, Бальдо противопоставил обоих королю, представив последнего как принципиально иной институт. В отличие от них, «в короле совпадают персона и значение. Это значение, как нечто умопостигаемое, прикровенно проявляется всегда, пусть и вне тела, поэтому король, если во плоти своей слабеет, продолжает действовать вместо обоих» [685]. То есть «Король переживает короля» [686]. Папа и император не могут иметь «два тела», потому что папство и империя – принципиально не династические институты. «Папа тоже умирает», и с его смертью potestas papae, вечная, через коллегию кардиналов, представляющую Церковь во время вакансии, переходит к преемнику. Именно поэтому во время консистории в период вакансии кардиналы должны были садиться так, чтобы не пустовало папское место [687].

Древнейший папский погребальный церемониал Пьера Амейля подчиняет обряду не только время, но и пространство.

Защита дворца – дело камерария. Он сейчас же запирает двери апостольского дворца, оставив одну для хозяйственных нужд [688]. Такой порядок в общих чертах соблюдался в Авиньоне. Чуть позже Франсуа де Коньзе в своем чине напоминает, что кардиналы должны поручить капитану охрану города. Его особенно волнуют возможные общественные беспорядки, потому что охрана дворца после смерти папы, видимо, как проблема, решенная на институциональном уровне, у него не возникает вовсе [689]. Анализ авиньонских церемониалов подтверждает вывод, к которому мы пришли раньше, изучая ограбления дворца: ни один источник после первых десятилетий XIII века не говорит открыто о настоящем или возможном нападении на папский дворец извне, то есть, со стороны народа.

В XIII веке лишь семь из девятнадцати пап между Иннокентием III и Бонифацием VIII умерли в Риме: Гонорий III (1227), Григорий IX (1241), Целестин IV (1241), Иннокентий V (1276), Гонорий IV (1287), Николай IV (1292) и Бонифаций VIII (1303). Когда – много лет спустя – конклав снова собрался в Риме (1378), вновь появились свидетельства о грабежах, но не в связи со смертью папы, Григория XI, а в связи с избранием его преемника, Урбана VI.

Собравшиеся в базилике Св. Петра кардиналы пришли в ужас от волнений, разбушевавшихся среди римлян. Второе жизнеописание Григория XI рассказывает, что в царившем вокруг хаосе кардиналы испугались, что «всех северян и французов» поубивают или схватят. Они уговорили кардинала Тибальдески приблизиться к двери конклава. Тот открыл окно и попросил толпу замолкнуть и подождать еще немного. Затем он заявил разгневанной толпе, что кардиналы намерены пойти навстречу их желанию (выбрать папу из римлян), но присутствующие, заждавшись, желали узнать имя избранника. Им ответили: «Господин кардинал Святого Петра». Толпа поняла это в том смысле, что новым папой стал кардинал базилики Св. Петра и закричала: «У нас есть папа, кардинал Святого Петра!» И разбежалась по городу с воплем: «Ура, ура, Сан Пьетро!» Многие побежали к резиденции того кардинала, «сметая и грабя все, что попадалось под руку» [690].