Бен Уилсон - Метрополис. Город как величайшее достижение цивилизации

Известна фраза Томаса Джефферсона [80] Третий президент США (1801–1809), один из авторов Декларации независимости. , который сказал о США следующее: «Когда мы громоздимся один на другого в больших городах, как в Европе, мы становимся столь же испорченными, как европейцы». Вера Джефферсона в то, что здоровье республики зависит от преобладания сельского хозяйства, – это именно та мысль, что проходит через всю американскую историю и культуру, создавая общество, в основе своей антиурбанистическое. Много позже Ганди рассматривал самодостаточную деревню как единственное место, где могут быть воплощены истинные духовные и моральные ценности Индии. Душа страны – ее традиции, ценности, религия, мораль, этничность и культура – для многих людей связана с сельской местностью, а не мультикультурными мегаполисами вроде Лос-Анджелеса или Лондона.

На многочисленных картинах Средних веков и Ренессанса Вавилон предстает как место архитектурного совершенства, и великолепные здания смотрятся странно по-европейски. Роскошь города, тем не менее, нужна только для того, чтобы подчеркнуть царящую там неправедность. Очень часто Вавилон отражает индивидуальные воззрения и опыт того или иного живописца. Питер Брейгель Старший известен картиной «Вавилонская башня», но за ней можно узнать Антверпен 1560-х. Во время Реформации Вавилон стал папским Римом, испорченным и опустившимся местом.

Вавилонская башня – одна из самых сильных метафор, известных человечеству. Когда Лондон пересек грань в миллион жителей в конце XVIII века, он стал первым европейским городом после Рима, сумевшим достичь подобного. В терминах торгового могущества и предельного неравенства равного ему мегаполиса не было. Многим же, кто наблюдал его в эту эпоху, Лондон казался возрожденным Вавилоном. В Лондоне многое выглядело непропорциональным, более крупным и преувеличенным, чем в других местах. Там были великолепные строения, богатые дома, прекрасные площади, роскошные магазины и товары со всего мира, и одновременно он был грязным и убогим, темным и опасным, обиталищем нищих и проституток, воров и преступников. В георгианском Лондоне секс был очевидным явлением. Количество проституток, тех, кто занимался своим ремеслом постоянно или время от времени, в 1790-х оценивается в 50 тысяч, и это на население в миллион, что значит – одна из пяти женщин была вовлечена в торговлю телом. Как в Вавилоне из легенд, все было на продажу, включая тела и души мужчин и женщин.

Томас Де Квинси, автор «Исповеди англичанина, употребляющего опиум», живший на улице и водивший дружбу с маргиналами разных сортов, попал в Лондон в 1803-м и провалился в самое сердце его темной стороны. Пытаясь вернуться домой после ночи, наполненной опиумными видениями, он «неожиданно столкнулся с запутанной проблемой переулков – переулков без указателей, таинственных проходов и тому подобных загадок Сфинкса»; он ощутил, что находится на территории, которую ранее никто не исследовал, кроме местных жителей, и которой нет ни на каких картах. Много позже, снова и снова одурманивая себя опиумом, Де Квинси грезил о тех чудовищных вещах, которые он видел, о лицах людей, с которыми встречался, и безумный лабиринт лондонских переулков навсегда отпечатался у него в мозгу. Он назвал это «Вавилонским смешением».

Темное опустошение от мерзостей жизни Де Квинси выразил в истории своей дружбы с мягкосердечной малолетней проституткой по имени Энн. У них были отношения, как у брата с сестрой, и они, как могли, освещали жизнь друг другу. Вскоре юноше пришлось уехать из Лондона, но перед отъездом он договорился с Энн, что, как только вернется, будет приходить на условленное место и ждать ее. Встречи, однако, не состоялось, несмотря на то, что он каждый вечер ждал ее и долго искал. Эта внезапная потеря мучила его до конца жизни: «Нет сомнений, что мы, должно быть, искали друг друга в лабиринте лондонских улиц в одно и то же время; возможно, мы находились в нескольких футах друг от друга, хотя барьер такой ширины в этом городе часто означает, что вы обречены жить отдельно друг от друга вечно!» (О худшем он не думал.)

Бежавший из дома юноша и девушка-проститутка стали символом города, они – потерянные души Вавилона. Вавилон (большой город) сокрушает своих граждан, расплющивает индивидуальное. Как только вы прибываете в Лондон, писал Де Квинси, «вы осознаете, что вас более не замечают; никто не видит вас, никто не слышит, никому нет до вас дела; даже вам самим нет дела до себя». Горожанин – «бедный дрожащий элемент в громадной совокупности человеческой жизни». Каждый в этом Вавилоне XIX века («этом колоссальном рынке людей») является товаром; город предлагает многочисленные искушения, включая наркотики, изменяющие сознание; бедные семьи, с которыми сталкивался Де Квинси, жили с ощущением безнадежности, каждодневно подвергаясь опасности, а Энн, подобно десяткам тысяч других, имела только собственное юное тело, чтобы продавать [81] The Collected Writings of Thomas De Quincey, Vol. 1, p. 181. .

Вавилон – по крайней мере иудео-христианское восприятие Вавилона – стал той призмой, через которую воспринимались большие города. Августин Великий писал о «граде мира сего, граде, внутри которого доминирует жажда доминирования». Другими словами, город становится чудовищной силой за пределами человеческого контроля, пожирающим собственных детей. Идея того, что Вавилон был великим угнетателем и Городом грехов, всегда озвучивалась с церковных кафедр. Но интересно то, что Вавилон продолжал существовать и в светском сознании. Вспомнить можно не только Де Квинси – Блейк, Вордсворт и Диккенс также смотрели на Лондон в библейском смысле: как на место греха, вины, подавления, несправедливости и испорченности.

От романтиков до Голливуда – то есть в ту эпоху, когда Европа и США подвергались быстрой урбанизации, – в западной культуре существовал сильный антиурбанистический уклон: город воспринимался как сила, которая превращает человеческие существа в атомы, разрушает общество и искажает «естественный компонент» человеческой натуры. В ХХ веке социологи подхватили эстафетную палочку, исследуя патологии, вызванные существованием городов. Жители Западной Европы и Северной Америки унаследовали антипатию к городской жизни, которая отсутствует во многих других культурах, где та же самая городская жизнь принимается с воодушевлением.Месопотамские общества, жители Мезоамерики, Китая и Юго-Восточной Азии рассматривали город как нечто священное, как дар богов человечеству. Но в иудео-христианском взгляде город – нечто противное Богу, неизбежное зло, и только. Подобное отношение было всегда и никуда не делось.