Бен Уилсон - Метрополис. Город как величайшее достижение цивилизации

В кильватере больших игроков в этом бедламе обмена действовали фигуры рангом пониже, те, кто лихорадочно играл на крохотных флуктуациях рынка, на паях, которые им не принадлежали. Такого спекулянта малого масштаба можно было легко узнать в толпе: согласно описанию де ла Веги, он «грызет ногти, дергает себя за пальцы, закрывает глаза, ходит туда-сюда и бормочет что-то под нос, трогает себя за щеку, словно у него болят зубы, принимает задумчивый вид, тычет пальцем, потирает бровь», перед тем как устремиться «с яростными жестами в толпу, щелкая пальцами на одной руке, в то время как другой делая презрительные жесты, и начинает торговаться по поводу паев, словно по поводу заварного крема» [214] Ibid., p. 11. .

За пределами биржи все, включая женщин и детей, тоже участвовали в этом бизнесе, спекулируя вторичными паями, – крошечными частями, на которые делились большие паи; они были доступны по цене даже школьникам. Торговля дешевыми акциями в тавернах, кофейнях и на перекрестках вызывала такое же привыкание, как и настоящая игра на бирже. Как пишет де ла Вега, «Если некто провел бы иностранца по улицам Амстердама, а потом спросил, где тот находится, иностранец ответил бы “среди спекулянтов”, поскольку не было бы ни одного угла, где не обсуждали бы акции» [215] Ibid., p. 28. .

В эпоху, когда богатство ассоциировали с землей, на которую есть право собственности, и с золотом, укрытым в сундуках, а также с другими осязаемыми вещами, революция, имевшая место в Амстердаме, на самом деле ломала все стереотипы. Современники, посетившие маленький сырой город, недоумевали, как он сумел с такой быстротой сделаться богатым и могущественным. Ответ во многом лежит внутри города. Этос Амстердама сводился в первую очередь к деланию денег и устранению всего, что мешает их делать. Религиозные преследования плохо сказывались на делах; свободные дискуссии и политические свободы – наоборот, хорошо. Создание современной системы финансов, банков, фондовой биржи и раскинувшейся на весь мир торговой системы – все это было новаторским, неортодоксальным, проявлением городской культуры, сфокусированной на прибыли и не боявшейся свободы мысли. Дух места, амбициозные иммигранты и безжалостные дельцы, все провоцировало динамику и предприимчивость. Город представлял громадную социальную сеть, внутри которой быстро и эффективно распространялись идеи и практики, порождавшие изменения.

Амстердам функционировал как сложная информационная биржа: от профессиональных брокеров до торговцев-ремесленников, весь город существовал благодаря знанию о значимых событиях.Узнай новости первым, и ты сможешь сорвать куш. Информация приходила по дипломатическим каналам; она прибывала от купцов других стран, с помощью корреспонденции, которыми обменивались деловые объединения по всему миру. В 1618 году в Амстердаме появилась первая современная газета для всех, Courante uyt Italien, Duytsland, &c , которая излагала политические и экономические новости, извлеченные из информационного потока, падающего на город.

Как город Амстердам не был совокупностью людей и сооружений. Нет, в его жилах текли абстрактные вещи – идеи, новости, планы и деньги, – а жилами была сеть социальных взаимодействий; однако он был неплохо приспособлен и к обычной жизни. Schuitpraatje – «разговор на барже» – красноречиво объединяет ощутимое и неощутимое, город информационного обмена и город реальных дел.

В 1610 году городские власти создали план трансформации Амстердама. Городской плотник Хендрик Якобсзун придумал удобную систему функционирования, опираясь на grachengordel , пояса каналов, которые будут образовывать полукольца, удаляясь от центра. Таким образом, рынки и склады по растущему городу смогут соединяться с портом водными артериями. Необычайно новаторский план для XVII века! Амстердам в форме веера отражал коммерческую жилку, которая и позволила ему подняться к величию. Но в учет шла не только эффективность, градостроители учитывали также удобство для жизни.

Амстердам был имперским метрополисом, он вырос на богатстве, текущем из Азии, Африки и Америки. Но он совсем не выглядел таковым. В нем немного больших площадей, роскошных статуй, широких бульваров, дворцов и впечатляющих строений по сравнению, скажем, с Римом или Лиссабоном. Амстердамцы предпочли удобный, разумно спланированный город – регулярную планировку, опрятные улицы, элегантные мосты, современное освещение улиц и доступные каналы. В Европе тогда были в моде города величественные и монументальные, со всем тем, что выносит на сцену театр абсолютной монархии. Но в республиканской Голландии не имелось силы, способной сносить частные дома вопреки желанию граждан. Зато тут, как и в Теночтитлане, муниципальные чиновники предписывали не только то, как должны выглядеть новые сооружения, но и максимальный размер ступенек у входа. Все, что строилось, все фасады должны были «сочетаться с планом городского архитектора». Особенно тщательно контролировалась «внешность» домов, выходящих на каналы, чтобы вид Амстердама оставался таким, как предусмотрено в плане [216] R. E. Kistemaker, ‘The Public and the Private: public space in sixteenth- and seventeenth-century Amsterdam’, in Arthur K. Wheelock Jr and Adele Seeff, The Public and Private in Dutch Culture of the Golden Age (Newark, 2000), p. 22. .

В век грязных, вонючих городов английский путешественник мог с недоверием писать: «Красота и чистота улиц здесь столь необычайны, что люди всех званий вовсе не совестятся, а, по всей видимости, получают удовольствие, гуляя по ним». Домовладельцы оттирали не только ступеньки на крыльце, но и мостовую перед зданием. Плевки наземь возбранялись. Люди часто мылись. Загрязнение каналов находилось под запретом. Вязы и липы рядами стояли вдоль улиц и каналов и сохранялись точно сокровище города. Декрет от 1612 года запрещал повреждение деревьев, поскольку они были сущностно необходимы для «сладкого воздуха, украшения и приятности» Амстердама. Это был город, выстроенный вокруг потребностей граждан, а не вокруг монументальности или проявления могущества. Именно это сделало Амстердам таким радикальным явлением в истории урбанистической культуры: он был первым городом для граждан [217] Ibid., p. 21. .

Приятное спокойствие Амстердама, его трудолюбивые, скромно одетые жители, единообразие архитектуры – все это скрывало лихорадочную энергию метрополиса. Понятно, в Амстердаме не было памятников и дворцов, но его истинная слава крылась в частных домах горожан. Посетивший город в 1640 году английский путешественник Питер Манди был впечатлен опрятными обиталищами даже простых людей; внутри имелись «любопытные и ценные» мебель и украшения, такие как дорогие шкафы и шифоньеры, картины и гравюры, фарфор и изящные клетки с птицами. Обычные голландские семьи были ярыми потребителями искусства; Манди писал, что не только каждый второстепенный дом наполнен живописью, но в будке любого мясника или кузнеца висит картина маслом. Вот откуда взялись те миллионы полотен, что были написаны в XVII веке [218] The Travels of Peter Mundy, in Europe and Asia, 1608–1667, ed. Sir Richard Carnac (Temple, 1914), Vol. IV, pp. 70–1. .