Сергей Нечаев - Серый кардинал Наполеона. Жан-Жак-Режи де Камбасерес

— Пусть тогда император позаботится, — возразил Камбасерес, — чтобы, рассказывая народу о его суверенитете, он дал ему возможность воспользоваться им. Если представится случай, прощайте все короли… Но вопрос, как мне кажется, можно было бы поставить иначе: прежде, чем появились народы, были семьи, и в них зародились короли. Адам был королем для своих детей, это бесспорно. Монарх и отец — это синонимы. Так вот, королевство предшествует обществу, и основателем королевства является Бог, так как именно он создал первого человека. И король может считать себя милостью Божьей, как Адам, несомненно, имел все возможные права называть себя отцом или королем, или отцом-королем, милостью Божьей.

Наполеон, казалось, был поражен этим ответом. Он поколебал его уверенность. А Камбасерес, продолжая, стал настаивать на том, что это опасно — чтобы народ поверил в себя. Но, поскольку император вбил себе в голову, что он действительно народный избранник, он, в конце концов, подчинился этому утверждению.

А Наполеон сказал:

— Позвольте мне выиграть четыре или пять битв, и я поручусь за то, что у всех пропадет желание сменить меня на тех, кто будет думать, что может править от своего имени.

Потом Камбасерес виделся с Наполеоном еще три или четыре раза, прежде чем тот отправился в свой последний поход.

Лора д’Абрантес пишет:

«Камбасерес был человеком, чей характер и таланты должны были бы занять замечательное место; ум его был глубок и в то же время легок; я видел только господина де Нарбонна и господина де Талейрана, которые рассказывали бы лучше, чем он. Он был любезен, как придворный во времена господина Марепа; он знал множество анекдотов, которые он с особым обаянием рассказывал; господин де Нарбонн умел это ценить и всегда говорил мне о нем, как о человеке превосходном <���…> Камбасерес испытывал большую привязанность к императору, и тот тоже очень любил его. Поведение Камбасереса во время Реставрации всегда было достойным восхищения и никогда не подвергалось опровержению; он всегда боялся за исход затеи Наполеона, никогда не смел надеяться… Он знал великие державы, и их поведение на Венском конгрессе говорило о том, что они будут делать все, чтобы сохранить то, что они поделили между собой».

Нетрудно догадаться, каким было смущение Камбасереса, когда Наполеон вернулся с Эльбы. Император, не желавший казаться покинутым своими бывшими слугами, закрыл глаза на всё и вернул ему все его титулы. Но Камбасерес уже не доверял Наполеону: он извинился, сославшись на свой возраст. Однако, как ему сказали, что он должен только дать свое имя, и Камбасерес, в конце концов, согласился занять пост министра юстиции. Хотя фактически в период Ста дней эти функции выполнял Буле де ля Мёрт.

Характер Камбасереса резко контрастировал с характером многих из числа тех, кто, как и он, находился рядом с Наполеоном. После падения императора он стал частным лицом, но это никак не повлияло на его образ жизни. По правде говоря, он больше не встречался, как когда-то, с множеством людей, но это совершенно не означало, что бывший высший сановник Империи смирился с тем, что отныне он будет пребывать в полной тиши. Впрочем, его поведение в период так называемых Ста дней показало, что ему не нужна была больше блестящая должность, что он просто безумно устал и хочет отдохнуть.

Камбасереса любили все, кто был с ним рядом; он всем оказывал услуги, и то, как он это делал, добавляло благодарности тем, кто был перед ним в долгу. Лаволле, его секретарь, не покидал его до самой смрти; и это говорит в пользу обоих. Его слуги тоже не оставили его, кроме тех, которые стали ему не нужны <���…> и они сделали для него больше, чем друзья — точнее, те, кто претендовал на то, что является другом, когда он был в фаворе, ибо как только он отошел от дел, они не только поспешили от него отказаться, но и осыпали его едкими насмешками.

После второй Реставрации Камбасерес, следуя совету своего друга-масона Эли Деказа, ставшего в 1815 году министром полиции, оставил Францию. 23 февраля 1816 года он, сопровождаемый верным Оливье Лаволле и двумя слугами (Лене и Юссоном), прибыл в Брюссель.

Почему он, так боявшийся холода, выбрал Брюссель? Осторожность и определенные интересы повлияли на его вкусы. Осторожность, ибо южные страны были менее надежными, интересы — потому что голландские банкиры не стали бы отказывать ему. А потом Брюссель был иностранным городом, самым близким к Парижу, куда он рассчитывал очень скоро вернуться.

Получилось так, что тогда во Франции была создана специальная комиссия, которая приняла так называемый «Проект амнистии». Амнистии полной и совершённой. Однако с исключением из нее целых категорий лиц, перечисленных в законе, в том числе всех «цареубийц», то есть членов Конвента, голосовавших в свое время за казнь Людовика XVI. А если они еще и приняли какую-либо должность от «узурпатора», то это вообще каралось изгнанием из Франции навсегда. То есть получилось так, что суровые роялисты 1815 года посчитали смертный приговор Людовику XVI меньшим преступлением, нежели близкие отношения с Наполеоном во время Ста дней.

Из числа 189 цареубийц, существовавших тогда, 38 человек не занимали никакой должности в период времени между возвращением Наполеона с острова Эльба и Ватерлоо. Некоторые из этих 38 человек благоразумно решили удалиться от «белого террора», и они отчасти были правы, ибо чрезмерно усердные префекты постоянно тревожили их.

Камбасерес благоразумно добрался до Бельгии. В ожидании лучших времен он поселился в отеле «Веллингтон» и ежедневно платил по 100 франков за свою квартиру и стол.

Некоторые цареубийцы, действительно уступая непритворному раскаянию, взяли обратно свои голоса, назвав свое голосование почти четвертьвековой давности «преступной изменой». Например, Рене Франсуа-Примодьер за пять дней до своей кончины поведал об этом своему духовнику. Месяц спустя Gazette de France напечатала у себя информацию об этом. Дочь бывшего депутата Конвента выразила протест против подобного нарушения тайны исповеди, и священника подвергли наказанию. Но все повернулось так, что пожилых людей вынуждали удаляться в изгнание безотлагательно, невзирая на мучившие их болезни. Так, например, поступили с 69-летним Шарлем-Франсуа Дегруа, страдавшим слепотой и, согласно свидетельству врачей, «покрытым неизлечимыми недугами». Ввиду задержки с его отъездом Орнский префект приказал отправить его в тюрьму, как ослушника. За его постель ежедневно взимали по 10 франков. Вскоре он впал в бессознательное состояние и умер 17 апреля 1816 года. А Орнскому префекту было выражено официальное «порицание». Известное число цареубийц отправилось в Соединенные Штаты (Андре-Антуан Бернар, Жозеф Лаканаль, Жан-Огюстен Пеньер и др.). Некоторым правительство выдало пособие, снабдив их несколькими сотнями франков и дав возможность умереть в Бельгии — как, например, Марку-Антуану Саворнэну.