Сергей Нечаев - Серый кардинал Наполеона. Жан-Жак-Режи де Камбасерес

Камбасерес отвечает: «Сир, это не может продолжаться долго, у Вашего Величества слишком плохая Конституция». (Тут имеет место каламбур, построенный на том, что французское constitution имеет несколько значений, в том числе: «состояние», «телодвижение», «конституция». — Авт.)

Камбасерес вообще был человеком незаменимым, и Наполеон не мог не обсудить с ним свой приезд, возможно, несвоевременный, потому что он, наверное, мог подождать несколько месяцев, и тогда представители всех великих держав уехали бы из Вены к себе домой, и ему пришлось бы сражаться только с одной бурбоновской Францией. Во всяком случае, именно так рассуждал Камбасерес.

Вернувшийся из ссылки император долго смотрел на Камбасереса, не отвечая. Это был человек, к которому он относился с огромным уважением. Наконец, Наполеон сказал:

— Вы поднимаете очень серьезный вопрос. Да, без сомнения, лучше было бы подождать. Таково и было мое намерение. Но все решил посланник Мюрата.

Камбасерес знал, что это генерал Эксельманс написал из Парижа письмо в Неаполь, а из Неаполя пришли новости в Париж. Он находился при дворе Мюрата и покинул его, когда поведение Неаполитанского короля показалось Эксельмансу неправильным. А тем временем Наполеон продолжал:

— Ко мне в Порто-Феррайо прибыл офицер, посланный моей сестрой Каролиной. Он вручил мне письмо от нее, в котором рассказывались необыкновенные вещи. Поскольку я знаю, что она умная женщина, я воспринял это послание с бо́льшим вниманием, чем, может быть, воспринял бы в другое время. Королева Неаполя просила меня покинуть остров Эльба и вернуться во Францию, а Мюрат предлагал мне опереться на него в Италии, сделав марш на Рим, а потом — к Адидже, дабы удержать Австрию от необдуманных поступков. На следующий день я передал этому офицеру в Порто-Феррайо письма в Неаполь, в которых сообщал сестре, что уезжаю во Францию, но прошу сказать Мюрату, чтобы он не делал никаких резких движений и ждал дальнейших распоряжений.

Эту историю рассказывает в своих воспоминаниях Лора д’Абрантес. Как известно, Мюрат не выполнил указаний Наполеона и, не дождавшись никаких инструкций, он уже 18 марта 1815 года объявил Австрии войну. Сделал он это, несмотря на решительные протесты Каролины, которая открыто заявила мужу, что тот сошел с ума. Выйдя из себя, она в гневе закричала:

— Разве недостаточно для простого крестьянина занимать самый прекрасный из тронов Италии? Так нет, ему вздумалось завладеть всем полуостровом!

Узнав об инициативах Мюрата, Наполеон тоже был взбешен. Объявил войну Австрии! Идиот! Что же он наделал!

Для Камбасереса было очевидно, что теперь надежды Наполеона убедить всех, что его возвращение с Эльбы есть личное дело Франции и одной только Франции, и что это не коснется общего мира, установившегося в Европе, были разбиты. Нет, определенно, Мюрат — законченный идиот!

А «законченный идиот» в это время, будучи искренне уверен, что этим он помогает своему императору, собрал 40 000 солдат и двинул их в наступление.

По словам историка Рональда Делдерфилда, стратегические таланты Мюрата «походили на таланты возбужденного барабанщика». Ну что у него была за армия? Солдаты Мюрата в основном были зелеными новобранцами, опытных офицеров практически не было. Ну, собрал он их сорок тысяч, а дальше-то что? Не воевать же с этим воинством против всей Европы…

Мюрат думал, что неаполитанцы — это солдаты <���…> А это грязные канальи… Это было безумием — пытаться разбить Австрию и захватить Итальянское королевство.

НАПОЛЕОН

Кончилось все это тем, что Мюрат был разгромлен у Толентино. Потом он бежал из Неаполя, переодевшись матросом, на корабле «Санта Катерина» и 25 мая 1815 года добрался до Франции. Высадился в Каннах. Однако Наполеон отказался принять его услуги. И сам не пошел к нему на помощь. А потом Мюрата схватили в Калабрии, и 13 октября 1815 года он был расстрелян. Отдадим должное Мю-рату: он принял смерть со свойственной ему храбростью и не позволил солдатам завязать себе глаза.

История Ста дней хорошо известна, и нет смысла описывать ее в очередной раз. А вот история Камбасереса в этот период известна гораздо меньше. Наполеон, понимая, что Камбасерес не горит желанием приехать к нему так быстро, как ему хотелось бы, едва его увидев, высказал упрек:

— Удивительный трус! — сказал он с веселостью, смешанной с гневом. — Неужели, вы считаете, что всей моей армии недостаточно, чтобы избавить вас от страха?

— Мой Бог, сир, — ответил Камбасерес, — я вижу, что все происходит с такой быстротой, что мудрый человек поостережется выбираться из своей хижины.

Наполеон после такого начала вдруг стал серьезным:

— Вы не ждали меня, а вот я с нетерпением ждал возвращения, и теперь, когда я здесь, я нахожу столько смущения, столько препятствий, так мало согласия, так мало ресурсов, что, по правде говоря, мне нужны ваши старые добрые советы. Месье, я вынужден пожаловаться на вас: почему вы скрыли от меня реальное положение дел? Разве я стал бы так поступать, если бы мне стало известно о нежелании народа следовать за мной?

— Эх, сир, можно ли было открыть глаза Вашему Величеству, не вызвав к себе ненависти?

Наполеон спросил его мнение о Бурбонах, о состоянии страны. Он внимательно выслушал ответы Камбасереса, а потом поинтересовался:

— Как вы думаете, что будут делать иностранцы?

— Они возьмутся за оружие.

— Не уверен, какой им интерес?

— Я опасаюсь, — искренне ответил Камбасерес, — что желание императора видеть Европу спокойной не повлияет на их мнение по этому поводу.

Затем Камбасерес обратился к императору с просьбой избавить его от портфеля министра юстиции.

— Нет, пока нет, вы мне нужны. Ваше имя имеет большой вес в различных кабинетах, и это особенно важно сегодня. Вы — мой регулятор. Без вас я все ломаю.

Вскоре после этого Камбасерес еще раз счел своим долгом объясниться с императором. Однажды вечером, в Елисейском дворце, он сказал ему:

— Надеюсь, император меня простит за то, что я осмелюсь затронуть один очень серьезный вопрос. Во Франции и в Европе удивляются, что Ваше Величество так часто ставит на карту права народа и его суверенитет.

— Это очень хорошо, — воскликнул император, хлопая в ладоши, — значит, я достиг своей цели. Как вы думаете, приятно ли мне с тех пор, как я вернулся, быть изгоем в Сен-Жерменским предместье, слышать, как меня постоянно упрекают в нелегитимности? Черт побери! Я сказал себе, вы хотите легитимности, и вы ее получите, но по-моему, а не по-вашему. Итак, я открыл летопись народов, и я увидел, что прежде были народы, а потом уже появились короли. То есть короли пришли только по воле народов, то есть это народ является правителем, а король — это только поверенный, и он законен только по доброй воле того, кто его назначает. Это ясно. Из этого следует, что, когда народы больше не хотят иметь кого-то, они его изгоняют и передают его права тому, кого выбирают на его место. Так обстоит дело и с Бурбонами, и со мной тоже. Их время закончилось и началось мое. И я возвращаю врагам те камни, что они бросают в мой сад. Это в порядке вещей.